Это моя подпись и она присутсвует после кадого моего сообшения. ))

В 99 случаях из 100 обычно так и бывает.

Ну да ладно мы от темы отвлеклись, такое надо обсуждать в свободных темах. Для этого наде сделать отдельный раздел, а то писать по ходу негде

Глава вторая
     
     К середине учебного дня Эван уже забыл о неожиданном визите матери и после обеда с удвоенным энтузиазмом взялся за работу над своим новым проектом. До Родительского вечера оставалось несколько часов, и Эвану не терпелось побыстрее закончить.
     Он с удовольствием осмотрел свой шедевр. Из бумаги, клея, краски и сухих макарон на глазах рождался образ семейной идиллии.
     Эван подумал и отказался от идеи добавить к картинке блестки. Блестки — это для девчонок.
     Он не заметил взгляда, которым на него посмотрела миссис Босуэлл, проходя мимо. Прищурив глаза, она пыталась найти в его поведении признаки, выдающие возмутителя спокойствия. Сьюзан Босуэлл работала учителем с тех пор, как ей исполнилось двадцать, и была на своем месте. Она научилась распознавать испорченных детей за милю, словно внутри нее срабатывал тревожный сигнал, что позволяло ей пресекать многие шалости. Некоторых из учеников, задир, типа Томми Миллера, или любительниц дергать за косички, вроде Хайди Никсон, она постоянно держала в поле зрения, словно красные флажки. Миссис Босуэлл хорошо знала, как вести себя с такими детьми.
     Но все же больше всего ее беспокоили такие, как Эван. Такие дети постоянно исчезали с экрана ее радара. Такие, как он, были умными и внимательными, хотя и не выдающимися, детьми, обычно не вызывающими никаких подозрений. Она вновь вспомнила рисунок Эвана и поежилась. Миссис Босуэлл незаметно посмотрела через плечо мальчика на его новое творение и немного расслабилась. Картинка была простой и милой. Обычная поделка ребенка его возраста, не имеющая ничего общего с последним рисунком. Учительница прекрасно знала, что миссис Треборн воспитывала сына одна, что отец Эвана несколько лет не жил с ними, и решила поговорить с матерью мальчика на сегодняшнем Родительском вечере с глазу на глаз в надежде докопаться до истины. Не исключено, что этот рисунок был проявлением его психологических проблем, подумала она, а может, Эван просто увидел чтонибудь похожее по телевизору.
     Как бы то ни было, она надеялась, что ничего подобного больше не повторится.
     Учительница оставила Эвана и вышла из классной комнаты, чтобы принести еще несколько баночек краски.
     Эван чтото ловко вырезал из листа коричневой бумаги, высунув кончик языка. Когда он сдул обрезки, стало ясно, что это силуэт собаки. Капнув на него клеем, Эван прилепил фигурку к большому зеленому холму, служившему картинке фоном. Работа закончена. Туда же были добавлены улыбающееся солнышко и еще две вырезанные из бумаги фигурки, одна из которых была самим Эваном в его любимой футболке с Бэтмэном, а другая — его мамой с волосами из макарон.
     От работы его отвлек девчоночий смешок.
     — Что такое? — спросил он, подняв взгляд на Кейли.
     Она указала на его лицо.
     — Твой язык.
     — А что с ним?
     — Ты всегда его высовываешь, когда чтонибудь делаешь. Забавно, — она показала, как именно он это делает.
     Эван пожал плечами:
     — Наверное.
     Он посмотрел на картинку, над которой трудилась Кейли. Рядом над своей картинкой работал ее брат, то же самое делал Ленни. Картинки Томми и Кейли были практически неотличимы. На каждой из них были мальчик и девочка рядом с высоким папой и стоявшей поодаль одинокой фигуркой мамы. Эвану показалось, что мама выглядит очень печально, стоя отдельно от всех, но он ничего не сказал. Андреа просила не обсуждать развод в семье Миллеров. Ленни, закончив свою работу, со счастливой улыбкой поднял над головой рисунок, показывая его остальным детям.
     — Я закончил. Я сделал томную семью.
     Томми фыркнул:
     — Чего? Что это значит?
     Он ткнул указательным пальцем в рисунок Ленни.
     — Папа говорит, что это так называется. Когда у тебя есть мама, папа и брат или сестра, тогда это томная семья.
     Ленни нахмурился. Эван улыбнулся.
     — Наверное, он имел в виду атомную маленькую семью. Как атомная бомба.
     Томми зло засмеялся:
     — Хаха! У Ленни радиоактивная семья!
     — Неправда! — надулся Ленни. Он посмотрел на рисунок Томми. — Ты приклеил маму слишком далеко. У миссис Босуэлл есть еще много макарон и клея, если ты хочешь переделать.
     — Ты такой придурок! — сразу помрачнел Томми.
     — Мама живет далеко от нас, но иногда она к нам приезжает, — сказала, отвернувшись, Кейли.
     — Если… если я такой придурок, — начал Ленни, собирая в кулак всю свою храбрость, — почему тогда моя мама меня не бросила?
     Брат Кейли покраснел и, закричав, схватил рисунок Ленни и разорвал его идеальную семью на две половинки. Ленни покраснел и расплакался.
     — Эй! — крикнул Эван. — Зачем ты это сделал?
     — Маленький толстячок плачет и хочет к мамочке, — пропел, убегая, Томми.
     Эван подобрал порванный рисунок и подошел к сидевшему на полу и всхлипывающему Ленни.
     — Да ладно тебе, Ленни, — начал он. — Все не так ужасно… Даже твою маму немного видно.
     Однако мальчик его не слышал. Эван встревожился, особенно когда Ленни начал вздрагивать, хватая ртом воздух. Он задыхался, и с каждой секундой его состояние ухудшалось, становясь опасным.
     Эван в отчаянии искал глазами миссис Босуэлл, но вокруг были только резвящиеся дети и Томми, равнодушно наблюдавший за происходящим со стороны. Эван решился.
     Схватив свою работу, он оторвал силуэт мамы одним резким движением, а затем положил его на испорченную картинку Ленни. Семья была снова одним целым, и всхлипывания маленького толстого Ленни постепенно сошли на нет.
     Через минуту Ленни уже мог нормально дышать.
     — Могу… могу я это оставить себе? — Эван вздохнул с облегчением.
     — Конечно. Я все равно собирался сделать еще одну.
     Томми насупился и повернулся к ним спиной. Ему не понравилось, что развлечение закончилось так быстро. Кейли дала Ленни клей и помогла приклеить его новую «маму» на место. Она улыбнулась Эвану, и он кивнул ей в ответ.
     Миссис Босуэлл догадалась, что за время ее отсутствия в классе чтото произошло, — только она не знала, что именно. Она оглядела всех учеников, отметив про себя и сжатые кулаки Томми, и покрасневшего Ленни Кэгана. Поставив банки с краской на стол, она молча прошла по классу, не задавая вопросов. Что бы там ни случилось у мальчишек, все уже было забыто, и у нее не было желания вытаскивать все снова наружу.
     Пройдя мимо Эвана Треборна, она посмотрела на его работу и снова вздрогнула. До ее ухода на картинке была счастливая и веселая семья, теперь же картинка оказалась изуродованной. Изображение матери Эвана было вырвано из рисунка и смято. От мрачного символизма этого действия ей стало не по себе. Миссис Босуэлл оторвала взгляд от оскверненной картинки семейного счастья и прошла вперед, прихватив с собой на всякий случай ножницы со стола Эвана. Весь остаток дня она наблюдала за каждым его движением и никак не могла избавиться от беспокойства.
     Андреа удалосьтаки уговорить Барбару дать ей отгул на день, хотя это было нелегко.
     Старшая медсестра была толстой и бойкой женщиной, переехавшей из трущоб Чикаго в хороший район НьюЙорка. Барбара правила младшим медперсоналом железной рукой, но, будучи матерью, она без лишних вопросов отпустила Андреа, когда та сказала, что беспокоится об Эване.
     Как и большинство медсестер в Мерси Сентрал, Барбара знала о Джейсоне, по крайней мере слышала коекакие сплетни о том, что с ним произошло, и сочувствовала Андреа.
     Больница находилась в паре кварталов от психиатрической клиники района Саннивейл, и многие из персонала обеих больниц знали друг друга и любили поболтать. Когдато Андреа думала, что было бы неплохо, если бы Джейсон находился гденибудь неподалеку. Гденибудь, куда она могла бы забегать в любое время. Но, по правде говоря, она не навещала его уже целых полтора года. Во время их последней встречи они серьезно поссорились, обсуждая будущее Эвана, и наговорили друг другу много обидного. Андреа ушла, хлопнув дверью.
     Подъезжая к больнице, Андреа поймала себя на том, что крутит обручальное кольцо на пальце, и уже в миллионный раз спросила себя, какого черта она до сих пор его носит.
     Конечно, ей это помогало избавляться от назойливых приставаний всяких козлов, но на самом деле она просто все еще оставалась женой Джейсона Треборна. Доктор Джейсона, Редфилд, много раз говорил ей, что ни один суд не станет возражать, если она захочет развестись с мужем, но она так и не смогла решиться на этот шаг. По крайней мере, не сейчас. Похоже, она до сих пор любила мужа и в глубине души надеялась, что в один прекрасный день он все же поправится.
     «Тойота» Андреа затормозила у готического фасада клиники. Один лорврач, работающий с ней, рассказал както, что раньше, в начале двадцатого века, это была ночлежка, пока ее не купил богатый врач из Мэна, который и переделал ее в приют для душевнобольных.
     Выходя из машины, она поправила себя: клиника. А не психушка. И не дурдом. Но уж точно не приют. Место, где больные выздоравливают, точно так же, как и в Мерси Сентрал.
     Только не все пациенты приходят в себя. Не Джейсон.
     Она задвинула мысли о муже в самый дальний угол своего сознания. Что ей сейчас нужно меньше всего, так это думать о нем. Вздохнув, она толкнула тяжелые дубовые двери и вошла.
     Доктор Харлон Редфилд предпринял очередную попытку разобрать завалы бумаг на своем рабочем месте, но в конце концов не выдержал и оставил все как есть после того, как споткнулся о стопку «Психологических дайджестов», лежавшую на полу, развалив ее в неопрятную кучу. Несмотря на все его попытки навести порядок, кабинет все равно выглядел так, словно в нем взорвали гранату. Услышав шаги в коридоре, он поднял глаза и увидел стоявшую в дверях доктора Пуласки, которая, приподняв удивленно брови, смотрела на него.
     — Почему бы тебе заодно не побрызгать одеколоном? — усмехнулась она. — Можно еще набросать на пол подушек, зажечь свечи и открыть бутылочку вина.
     Редфилд покачал головой.
     — Извини, Кейт, ты чтото хотела? Пуласки улыбнулась.
     — Господи, Харлон, да я тебя насквозь вижу! Перед моим приходом ты никогда не убираешь кабинет.
     — Потому что ты старая злобная тетка, и мне бы не хотелось чтобы ты тут болталась без дела, — раздраженно сказал Редфилд. — Теперь вали отсюда. Ко мне сейчас пациентка придет.
     Она посерьезнела.
     — Ты ходишь по лезвию, Харлон, нарушая профессиональную этику. Все знают, что ты неравнодушен к этой Треборн.
     — Она не моя пациентка, — разозлился Редфилд. — Ее муж — мой пациент.
     — Ага. И ты согласился принять ее без предварительной записи только потому, что ты хороший парень, даже несмотря на то что она не посещала этого беднягу уже больше года? И вообще, ты для нее слишком стар.
     — Заткнись, Кейт. Иди, пугай параноиков или еще когонибудь. Ты мне мешаешь.
     Пуласки хотела было чтото сказать, но писк интеркома прервал ее.
     — Доктор, к вам миссис Андреа Треборн. Он нажал на кнопку ответа.
     — Спасибо, Карен. Пусть проходит.
     И, посмотрев на Пуласки строгим взглядом, сказал:
     — А ты вали отсюда!
     Его коллега закатила глаза и вышла, бросив через плечо:
     — Что бы на это сказал Гиппократ?! Адекватный ответ доктору Пуласки был прерван появлением Андреа. Редфилд тяжело сглотнул, встал и пожал ей руку.
     — Как поживаете, миссис Треборн? Вы прекрасно выглядите…
     — Зовите меня Андреа, пожалуйста.
     — Да, конечно, Андреа, — он слегка ей улыбнулся, подумав, что комментарии Пуласки были близки к правде. — Вряд ли я могу сказать вам чтолибо новое о Джейсоне. Его поведение…
     — Речь не о моем муже, — перебила она. — Я хочу поговорить об Эване.
     — О вашем сыне? — удивился доктор. — Сколько ему уже? Шесть?
     — Семь. Я беспокоюсь о… — Андреа заколебалась. — Вот. Он это нарисовал, — она протянула доктору смятый рисунок. — Он говорит, что не помнит, как это сделал.
     Доктор Редфилд надел очки и внимательно изучил рисунок.
     — Неужели это нарисовал Эван? Так… э… подробно.
     Андреа кивнула.
     — И то же самое говорит его учительница. Я подумала, что, возможно, Эван унаследовал это от отца…
     Редфилд услышал панические нотки в ее голосе и успокаивающе поднял руку.
     — Подождите. Давайте не будем делать поспешных выводов. Если хотите, мы могли бы сделать несколько предварительных тестов, чтобы просто посмотреть, что к чему, — он заглянул в лежавший на столе блокнот. — Я вам вот что скажу. Привозите его ко мне сегодня вечером, и мы сделаем ему томографию.
     Она выдавила из себя улыбку.
     Спасибо, доктор. Вот уж не знаю, кто еще мог бы мне помочь.
     Он тепло улыбнулся ей в ответ.
     — Харлон. Зовите меня, пожалуйста, Харлон.
     Прозвенел звонок, и Эван одним из первых радостно выбежал за ворота школы. Не важно, что завтра мама снова привезет его сюда. На сегодня уроки закончились.
     Позади него пританцовывала Кейли, направлявшаяся к папиной машине.
     — Увидимся завтра, Эван!
     — О'кей, — помахал он ей в ответ, заскакивая в «тойоту» матери. Он пристегнулся быстрее, чем она успела ему чтолибо сказать.
     — Мы не поедем сразу домой, Эван. Сначала нам надо кое к кому заехать.
     Эван пригнулся, когда машина рванула вперед.
     — А как же Родительский вечер? Это все потому, что ты приходила в класс сегодня?
     Андреа не сводила глаз с дороги.
     — Вроде того. Но беспокоиться не о чем. Сам увидишь.
     Мальчик какоето время сидел молча. Затем с легкой дрожью в голосе он спросил:
     — Это все изза того рисунка, который не понравился миссис Босуэлл?
     Мать не ответила сразу, но он настаивал:
     — Изза этого, да? Но я же сказал ей, что не рисовал этого!
     Андреа фальшиво улыбнулась ему.
     — Я знаю, малыш, но нам нужно поговорить об этом с доктором.
     Весь оставшийся путь они проехали в неловкой тишине. Оба не знали, что сказать, чтобы продолжить разговор. Эван молчал до тех пор, пока они не подошли к дверям клиники.
     — Мам, мне не нравится это место, — сказал он, оглядев мрачное здание. После захода солнца клиника выглядела зловеще. — У меня от него мурашки по коже. Обещаю, больше не буду рисовать плохие картинки.
     — Все будет хорошо, — Андреа постаралась придать голосу как можно больше теплоты и легкости. — Доктор Редфилд просто даст тебе коекакие тесты. Он тебе понравится.
     Редфилд поприветствовал их в дверях кабинета и пожал мальчику руку. Он всегда старался завоевать доверие детей, обращаясь с ними как со взрослыми.
     — Здравствуй, Эван. Рад с тобой познакомиться, — он улыбнулся Андреа. — Мальчик такой же красавец, как и его отец.
     От удивления Эван даже открыл рот.
     — Вы знаете моего отца?
     Андреа быстро ответила, прежде чем доктор смог чтолибо сказать:
     — Вот потому я тебя и привела сюда. У доктора Редфилда большой опыт работы с потерявшими память людьми.
     — А что, мой папа тоже потерял память? — Эван пытался переварить информацию и добавить ее к смутному образу Джейсона Треборна, существовавшему у него в сознании.
     Редфилд все понял и повел мальчика к дверям кабинета.
     — Э… знаешь что, Эван, если твоя мама не против, я дам тебе несколько тестов. Ничего такого страшного, — улыбнувшись, добавил он.
     Эван посмотрел на него взглядом, очень напомнившим Редфилду взгляд Пуласки.
     — Ну, — признал доктор, — может, самую малость.
     Сердце Андреа бешено колотилось, когда она смотрела, как ее сына укладывают на платформу перед массивным томографом. Они стояли рядом с настраивавшим аппарат техником и смотрели на Эвана через маленькое окошко.
     — Ты в порядке, Эван? Тебе нельзя будет двигать головой, пока мы будем делать фотографии вот этой большой камерой. Больно не будет, — сказал в микрофон Редфилд.
     — Мне страшно, — слабый голос Эвана заставил сердце Андреа сжаться.
     — Не бойся, — сказал Редфилд. — Просто делай то, что я буду говорить, и представляй себя летящим на Марс космонавтом. Сможешь?
     — Хорошо.
     — Готово, — сказал техник.
     Редфилд щелкнул переключателем интеркома.
     — Крутите.
     Большой агрегат, зажужжав, ожил и повернулся вокруг своей оси. Сканер медленно начал вращаться вокруг головы Эвана.
     — Только пусть будет так, чтобы у моего сына не было болезни Джейсона… — взмолилась Андреа, глядя на работающую машину.
     Доктор скрестил на груди руки.
     — Послушайте, Андреа, я уверен, что тест не выявит никаких отклонений, но тем не менее вы все же можете сделать коечто, что поможет и ему, и вам. Все просто, и никаких лекарств. Просто начните с ним вести дневник. Пусть он записывает все, что с ним происходит.
     — И какой от этого толк?
     Он посмотрел на сканер, когда машина начала сбавлять обороты.
     — Мы обнаружили, что при потере памяти дневник с записями событий может быть очень полезен. Он нужен, чтобы подстегнуть память и проверить, сможет ли больной вспомнить чтонибудь.
     Техник выключил сканер и кивнул доктору.
     — Ну, вот мы и закончили. Результаты будут готовы к концу недели.
     Андреа изо всех сил старалась сдержать себя, чтобы не кинуться к Эвану сломя голову, ворвавшись в комнату для сканирования. Доктор Редфилд помог ему встать и потрепал по плечу.
     — Ну и как прошло путешествие, космонавт?
     Эван тряхнул головой, словно прогоняя назойливую муху.
     — Одиноко и холодно. Земля мне нравится куда больше.
     — Мне тоже, — сказала Андреа, взяв его за руку. — Пойдемка, съедим гденибудь мороженого. Думаю, мы успеем это сделать до Родительского вечера.
     — О'кей, — сказал Эван, и Андреа почувствовала, что ее напряжение немного ослабло.

Глава четвертая
     
     Накрахмаленный воротничок рубашки царапал и натирал шею. Эван потянул его, стараясь немного ослабить давление, и заерзал, сидя на переднем сиденье «тойоты». Он потел от волнения, даже несмотря на то что недавно прошел дождь и день был довольно прохладным. Андреа шикнула на него, и он насупился. Они проехали мимо строящегося кинотеатра вверх по дороге, к клинике Саннивейла.
     Эван смотрел на свое отражение в окне машины. Его волосы были причесаны и уложены, он был одет в лучший воскресный костюм. Он надеялся, что отцу будет приятно видеть его таким. Андреа выглядела куда скромнее. Эван сам настоял на том, чтобы мать одела его именно так. Он нетерпеливо побарабанил по своему дневнику пальцами. В последнее время эта тетрадь стала его постоянным спутником. В ней он не только записывал свои мысли, но и рисовал или составлял списки дел. Эван также вклеил в нее дубовый лист, неиспользованный автобусный билет, обертки от жевательной резинки, разместив их вокруг набросков не то странноватого вида жуков, не то космических кораблей.
     Эван открыл тетрадь на чистой странице и, достав ручку, начал писать, аккуратно и медленно выводя буквы:
     «15 апреля. Сегодня я паеду к моему отцу. Его завут Джейсон и он сумашетший. Надеюсь он разрешит мне называть его Папа».
     Надев колпачок на ручку, он снова перечитал написанное и задумался о своем отце. У мамы было несколько способов говорить о Джейсоне — в тех редких случаях, когда она вообще о нем говорила, — и каждый раз она объясняла, что с ним было не так, поразному. Он не был психом — ему нездоровилось. Он не был придурком — он был болен, и так далее. Эван помнил, как Томми, гдето узнав о болезни Джейсона, стал доставать его, дразня «психом» и «сыном ненормального». Андреа жестко поговорила с Эллис Миллер об этом, хотя, когда Эллис переехала в другой штат, подросший Томми нашел множество других вещей, над которыми можно было поглумиться. Но Эвана никогда особенно не беспокоило состояние отца. Он принял его с детской невинной логикой: Джейсон был сумасшедшим, и его держали в больнице, но это не значило, что Эван любит его меньше.
     «Тойота», дернувшись, остановилась, и Эван поднял глаза.
     — Приехали? Мать кивнула.
     — Ты готов? Если тебе не хочется проходить через все это, мы просто можем развернуться и поехать домой. Каким бы ни было твое решение, Эван, оно меня не расстроит.
     Она старалась, чтобы ее голос звучал нейтрально, но почувствовала, что в него прокралось нетерпение. В какойто момент ей показалось, что он откажется, но, посмотрев на нее взглядом, в котором читались радость пополам с трепетом, он сказал:
     — Я хочу его видеть, мам. Я хочу увидеть своего папу.
     — Ну, тогда пойдем.
     Эван не знал, брать ли ему дневник с собой или оставить в машине. Нет, не сейчас, решил он. Подождем, пока дневник не будет исписан полностью. Тогда я отдам его папе, и он сможет прочитать обо мне все.
     Доктор Редфилд в развевающемся халате вел их по коридорам клиники, и Андреа крепко сжимала руку сына.
     — Сюда, — сказал доктор, указывая вперед.
     Андреа думала, что разобралась с чувствами к Джейсону, но чем ближе она подъезжала к больнице, тем сильнее билось ее сердце. Она поняла, что хочет увидеть его и сказать ему, как его любит. О том, как иногда плачет по ночам при мысли, что их семейное счастье было у них украдено. Ей хотелось обрушиться на него с упреками в том, что он был таким слабым и больным, оставил ее одну воспитывать сына. Удивительно, как один человек мог вызывать у нее столько любви и злости одновременно.
     Но кроме всего этого, ей было страшно. Андреа боялась, что сын унаследует безумие своего отца, что при встрече Эван может заразиться безумием. Все эти мысли и чувства пронеслись внутри нее ураганом противоречий. Почти физическим усилием воли она успокоила бурю эмоций и осторожно улыбнулась Эвану. Ради него она должна быть сильной.
     Энтузиазм ее сына испарялся. Она почувствовала, как сжались его пальцы. Запахи дезинфицирующих средств смешивались с запахом мочи и еще чегото неопределенного.
     В коридоре находилось несколько пациентов: девушка, крутившая кубик Рубика с закрытыми глазами, средних лет мужчина, ходивший по кругу, и неказистый парень с белобрысой щетиной на подбородке, смотревший на них, словно они были его заклятые враги.
     Двери были через каждые несколько шагов, и изза этих дверей доносились крики, вопли и смех.
     Редфилд смущенно улыбнулся.
     — Обычно мы не ходим этим путем, но главный коридор реставрируется…
     Пронзительный вопль прервал его. Эван, моргнув, спросил:
     — Что это было?
     — Некоторые из наших жильцов любят пошуметь, — ответил доктор, словно говорил о беспокойных соседях.
     — И папа здесь… живет? — в голосе мальчика был страх.
     Редфилд покачал головой.
     — Не в этом крыле. Здесь мы присматриваем за э… особыми пациентами.
     Андреа, наклонившись к Эвану, сказала:
     — Папа, возможно, покажется тебе немного сонным, но это изза лекарств, поэтому не беспокойся, ладно?
     — Ладно, — эхом откликнулся Эван. Они прошли еще один коридор, и Редфилд провел их в приемную, на двери которой было написано: «Наблюдение». На одной стене приемной было большое окно, через него можно было наблюдать за происходящим в соседней комнате, где из мебели были только стол и пара металлических стульев. Часы, закрытые проволочной сеткой, висели на дальней стене и обозревали пустую комнату, словно страж. Это напомнило Эвану камеры для допросов преступников в полицейских участках, которые он видел в кино.
     На столе в приемной находилась металлическая панель с кнопками.
     — А это для чего? — спросил Эван.
     — Это чтобы я мог позвать когонибудь, если мне вдруг понадобится помощь, — Редфилд облизнул губы. — Если вдруг комуто станет плохо или с кемто случится приступ.
     — О, — Эван не выглядел убежденным.
     Андреа оглядела комнату, потом посмотрела на стул, который ей придвинул мистер Редфилд.
     — Вы хотите, чтобы я осталась здесь, с вами?
     — Да, — ответил Редфилд. — На этой стадии присутствие вас двоих сразу преждевременно, как мне кажется. Для начала мы позволим Джейсону пообщаться с Эваном наедине.
     Поколебавшись, она села. Втайне она была даже рада, что ей не придется смотреть в глаза Джейсону, хотя и ненавидела себя за эту мысль.
     Доктор открыл дверь в соседнюю комнату и жестом пригласил Эвана сесть на один из стульев.
     — Посиди, Эван, твой отец придет с минуты на минуту.
     Эван послушно сел и, повернувшись, увидел, как за Редфилдом с лязгом захлопнулась дверь. Эван посмотрел на окно: с этой стороны оно было тусклым и непрозрачным. Наклонившись вперед, он попытался придвинуть стул поближе к столу, но тот не двигался. Каждый предмет мебели в этой комнате был прикручен к полу болтами.
     Время, казалось, растянулось до бесконечности, и Эван слушал ровное тиканье часов и смотрел на дверь. Слабый свет флуоресцентной лампы придавал еще больше холода и безжизненности всему, что находилось в комнате.
     Казалось, прошла целая вечность, наконец, за мутным стеклом мелькнула тень, и дверь открылась.
     Эван не видел отца несколько лет и понимал, что Джейсон будет выглядеть старше по сравнению с тем, каким он его помнил, но абсолютно не был готов к виду мужчины, вошедшего в комнату.
     Тот был одет в светлоголубую пижаму, на ногах — большие шлепанцы. Джейсон подошел к столу медленной, вялой походкой. Эван помнил отца сильным, мускулистым мужчиной, жизнелюбом, и стоявший сейчас перед ним никак не вписывался в этот образ Джейсона Треборна. Это был не тот человек, который когдато подбрасывал его в воздух или сажал на карусельную лошадку сильными заботливыми руками. Сейчас отец Эвана выглядел измученным и одутловатым, словно жизнь, которую он так любил, была из него высосана. Глаза его странно блестели. Эван думал о том, что сказала ему мать насчет какихто «лекарств». Вероятно, изза них Джейсон такой вялый. Он казался ужасно старым и усталым, хотя, несмотря на это, все же излучал теплоту. Джейсон сел напротив сына и осторожно коснулся его руки. Эван вздрогнул, отчего наручники на руках отца звякнули.
     — Здравствуй, Эван. Рад тебя видеть.
     — Привет, ппап.
     — Не бойся, — голос отца был тихим. — Я не кусаюсь.
     Он улыбнулся, и Эван улыбнулся в ответ.
     — Ты видел мои фотографии? Помнишь меня?
     Эван кивнул. Его уверенность постепенно возвращалась, и ему хотелось развеять
     66 возможные страхи Джейсона насчет того, что его забыли.
     — У нас много твоих фотографий. Мама говорит, что у меня твои глаза.
     А потом неожиданно мир Эвана опрокинулся, и он захрипел. Не было никакого перехода или ощутимого движения, но комната вдруг оказалась перевернутой. Зрение затуманилось, но все же мальчик увидел, как отец склонился над ним.
     Спокойное усталое выражение лица Джейсона исчезло, сменившись злобой и яростью. Его большое тело содрогалось от бешенства, а Эван задыхался и хрипел. Руки отца сжимали его горло, а металлическая цепь наручников вдавливала колючий ворот в нежную кожу шеи. Ктото колотил в дверь, звенел сигнал тревоги, звуки доносились словно издалека. Проваливаясь в мягкую темноту, Эван почувствовал на лице слюну отца, когда тот прорычал сквозь зубы:
     — Я… тебя… люблю…
     Внезапно какаято белая тень бросилась на Джейсона Треборна, и он отлетел к стене. Эван попытался поднять голову, но мышцы шеи не слушались. Он почувствовал запах маминых духов, когда она схватила его и стащила со стола.
     — Маххх… — пробормотал Эван, когда она оттаскивала его в угол.
     Каждый из двух санитаров был раза в два сильнее Джейсона, но оба по прежнему опыту знали, что заключенные клиники Саннивейла компенсировали недостаток силы другими приемами. Один из них просунул под подбородок Джейсона полицейскую дубинку и потянул на себя, пытаясь удержать его, а другой обхватил его туловище.
     Сердце Андреа затрепетало, когда она встретилась глазами с Джейсоном: в них были страх и паника, а не намерение совершить убийство, которое она ожидала увидеть.
     — Он должен умереть! — крикнул истерично и пронзительно Джейсон. — Ты не понимаешь! Он все уничтожит! Это единственный путь остановить…
     Дернувшись, Джейсон ударил головой одного из санитаров и, схватив дубинку, вырвал ее. Не мешкая, он ударил другого санитара по коленной чашечке и свалил его. Потом снова бросился на сына и занес над головой дубинку. Андреа закричала.
     Второй санитар ударил его по почкам, и Джейсон вскрикнул. Охранник нанес еще удар — на этот раз по затылку. Джейсон покачнулся, но устоял и снова попытался достать Эвана.
     — Остановите его! — прорезал воздух крик Редфилда. — Сейчас же остановите его!
     Санитар вскинул руку, и на этот раз тяжелая дубинка ударила Джейсона по макушке. Раздался хруст кости, и ноги Джейсона подкосились. Он рухнул на пол, как срубленное дерево.
     Андреа крепко прижала к себе Эвана и закрыла его своим пальто. Она раскачивалась с ним, приговаривая:
     — Прости, Эван… мне так жаль… Сквозь пальцы Андреа, закрывающие ему глаза, Эван видел отца. Глаза Джейсона смотрели в пустоту, не моргая. Из носа и ушей текла кровь, собираясь в маленькое озерцо вокруг головы.
     — Прости, — плакала Андреа. — Прости меня…
     
     
     
     Смерть Джейсона не затронула практически никого, кроме его жены и сына, и поэтому на похоронах было очень мало людей. Большинство из них пришли на кладбище не потому, что знали покойного, но для того, чтобы предложить свою помощь Эвану и Андреа в трудное для них время.
     Андреа была очень благодарна за это. Несмотря на то, что за эти годы у нее было много разногласий с соседями, почти все пришли на похороны или прислали цветы и визитные карточки. Она старалась не давать волю слезам, когда гроб с телом Джейсона опускали в могилу.
     Эван смотрел на прямоугольный ящик, пытаясь связать его с мужчиной, который был его отцом. Был человек, его отец, сумасшедший из клиники, — а теперь этот гроб. Как ни пытался Эван, но воображение семилетнего ребенка не позволяло ему понять происходящее. Ему казалось, что отец ушел давнымдавно, а тот человек в госпитале был кем угодно, но не Джейсоном Треборном.
     Священник читал над могилой Библию.
     — Прах к праху — пепел к пеплу…
     Эван отвернулся и увидел стоявшую позади Кейли. Она тепло улыбнулась ему, и на какойто момент эта улыбка немного согрела холодную пустоту внутри него.
     Миссис Халперн чтото прошептала на ухо матери, и та кивнула, промокнув платочком глаза. Эван ощущал себя отдельно от происходящего; доктор Редфилд разговаривал с ним несколько раз после того ужасного визита в клинику и сказал, что было бы хорошо, если бы он поплакал. Никто бы не посмотрел на него косо. Но Эван не пролил ни слезинки и вместо этого стоял и слушал священника до тех пор, пока, наконец, похороны не закончились и люди не начали расходиться.
     Рядом с ним появилась Кейли, и ее рука нашла его руку. Тепло прикосновения растопило ледяной холод внутри него, и мальчик судорожно вздохнул.
     — Так для тебя будет лучше, — прошептала она ему на ухо.
     — Как это? — не понял Эван.
     Она бросила взгляд в сторону отца и Томми, которые стояли у машины, нетерпеливо ожидая ее.
     — Отец. Тебе будет лучше без него.
     Мистер Миллер раздраженно растоптал сигарету и посмотрел на часы.
     Эван не заметил, когда Кейли ушла. В чувство его привел отдаленный раскат грома.
     — Пойдем, малыш, — сказала мать печально. — Нам пора.
     Эван смотрел на остающиеся позади мобильные камни, серые монолиты и статуи и завораживающе пульсирующие проблески света меж ними. Открытая могила его отца исчезала из виду, оставаясь позади за лесом мрамора и камня.
     Когда он перевел взгляд на небо, то почувствовал, как внутри чтото сломалось. Медленно, против его желания, непрошеные слезы покатились по щекам.
     
     
     В тот день мое детство кончилось. Прежде я чувствовал, что в моей жизни присутствовали невинность и радость, как вы бы это назвали. Но с той поры они исчезли, словно их похоронили вместе с моим отцом.
     Я изменился. Мы все изменились. Смерть меняет семью, даже такую, как наша, где отец отсутствовал столько времени, что мог бы давно считаться мертвым. Для меня и мамы самым тяжелым была беспощадная жестокость этой смерти. Мы видели, как он умер там, на полу больничной комнаты для свиданий. Мы слышали хруст его черепа. И кровь. Я никогда не забуду запаха крови моего отца.
     Доктор Редфилд посоветовал матери, чтобы я регулярно его посещал, и около года так и было. Я исправно делал то, что мне говорили, но не потому, что так хотелось, а потому, что я понимал, как это важно для моей матери.
     Редфилд спрашивал меня о моих снах, о моих рисунках, о моем дневнике. За несколько месяцев я не написал ни строчки, до того самого утра, когда получил «валентинку» от Кейли, когда понял, что обязан доверить это бумаге. Я взял тетрадь, словно и не было этих месяцев, и начал писать. Я записал в нее все, что произошло со мной за это время. Редфилд сказал матери, что это была моя реакция на смерть отца. Мол, таким образом, я пытался удостовериться в том, что после смерти я чтото после себя оставлю. Лично я так не думаю. Может, он и был прав, но мне хотелось писать по другой причине. Тогда мне казалось, что если бы я этого не написал, то ничего не произошло бы на самом деле. Я сказал обо всем матери, и она рассмеялась, что случалось с ней очень редко в эти дни.
     — Знаешь, что ты делаешь? — спросила она меня. — Ты переписываешь историю, делаешь прошлое таким, каким тебе его хотелось бы видеть.
     Потом она стала серьезной.
     — Вообщето это хорошая идея, Эван, но она никогда не срабатывает. В конце концов, история победит. Ты не можешь ее изменить только потому, что она тебе не нравится.
     Мы оба знали, что это значит, но я продолжал писать, и призраки моих воспоминаний об отце и о тех ужасных событиях в клинике с каждым годом становились все слабее. Я успокаивал себя тем, что никогда больше не увижу его измученным и старым, таким, каким увидел его тогда, в больнице.
     Я ошибался.

Глава шестая
     
     Андреа села на краешек кресла в кабинете доктора Редфилда и сложила руки вместе.
     Он говорил с ней своим обычным спокойным тоном, но она почти не слушала. Она вспоминала день, когда была здесь в последний раз, незадолго до девятилетия Эвана. Тогда Андреа была уверена, что больше не увидит это ужасное здание изнутри.
     — Вы же пообещали, что у него не будет больше этих ужасных помутнений памяти.
     Редфилд помолчал секунду, прежде чем ответить ей.
     — Понимаете ли, Андреа, это не совсем так. — Он посмотрел на медицинскую карту Эвана, лежавшую открытой на его столе. — Я говорил, что, возможно, у него не будет больше помутнений. Вы должны помнить, что его «эпизоды» в семилетнем возрасте были связаны с отцом. То, что они снова повторились, может означать, что в его жизни случился новый стресс.
     У доктора поседели виски, и он носил очки в тонкой оправе. Андреа подумала, что он почти не изменился.
     — И что самое интересное, это случилось в то же самое время, что и инцидент с этим Ленни Кэганом. Они друзья, и здесь явно существует какаято связь.
     — Бедный Ленни, — вздохнула Андреа. — Как он?
     — С ним случился приступ кататонии. По существу, его разум отключился на несколько часов. Это вроде эквивалента сработавшего в мозгу предохранителя. Сознание отключается, вместо того чтобы реагировать на ситуацию, которую не может осилить. Такое случалось с людьми, которые были свидетелями катастроф или пережили чтото ужасное. К счастью, Ленни хорошо реагирует на лечение, и мы скорее всего выпишем его через несколько дней.
     Редфилд вздохнул.
     — Хотя он и отказывается рассказать о том, что случилось тогда в лесу.
     — Вы ведь не думаете, что… — от слов, которые Андреа собиралась сказать, внутри ее все перевернулось, — … ктото мог над ними… надругаться?
     — Этого мы точно не знаем, но такая возможность существует. Я бы хотел сделать коечто, что могло бы разблокировать память Эвана о том дне в лесу. Вы не будете против, если я попробую?
     — А что, если он скрывает нечто ужасное, отчего все может стать еще хуже?
     Редфилд снял очки и внимательно посмотрел на нее.
     — Андреа, шесть лет назад у Эвана были катастрофические провалы в памяти, вызванные одной лишь причиной — отсутствием отца в его жизни. Если мы не уничтожим этот рецидив в зародыше, то все начнется снова. Есть вероятность развития инцидента в настоящий, полноценный психоз…
     И тогда Эван окажется в клинике. Невысказанные слова повисли в воздухе.
     Больше всего Андреа боялась потерять сына так же, как она потеряла своего мужа. Она кивнула.
     — Хорошо.
     Доктор нажал кнопку интеркома.
     — Позовите, пожалуйста, Эвана Треборна в мой кабинет.
     Андреа ласково пожала руку вошедшего сына. Его юное лицо было испуганным и бледным.
     — Привет, Эван. Как дела?
     — Мне здесь не слишком нравится, — ответил он. — Без обид.
     Поколебавшись, он спросил:
     — А Ленни здесь? С ним можно увидеться?
     Редфилд покачал головой.
     — Боюсь, что нет. Миссис Кэган очень настаивала на том, чтобы к нему не пускали никого, кроме членов семьи.
     — А… О'кей. Ему уже лучше?
     — Со временем он поправится. Психиатр указал на кушетку.
     — Ложись, Эван. Поговорим о твоих проблемах с памятью.
     Мальчик послушно сел.
     — Вы будете спрашивать меня о моей матери?
     — Нет, нет, — Редфилд натянуто усмехнулся. — Мы погрузим тебя в гипноз, чтобы попробовать проникнуть в твою память. Тебе не будет больно. Это называется регрессивным гипнозом. Знаешь, что это такое? Эван кивнул.
     — О да. Я об этом слышал. Его применяли к людям, которых похищали НЛО. Я видел это в «Секретных материалах».
     — Верно. Но мы используем его, чтобы вернуться к тому дню в лесу и разобраться в том, что там произошло, хорошо?
     Эван испуганно посмотрел на мать.
     — Мам?
     — Все в порядке, малыш, — она старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. — Просто слушай, что тебе говорит доктор. Он хочет помочь тебе.
     Андреа наблюдала, как Эван под руководством Редфилда делает расслабляющие дыхательные упражнения.
     — Я хочу, чтобы ты представил, будто лежишь на какомнибудь солнечном пляже и слушаешь шум прибоя. Ты чувствуешь кожей теплый песок под тобой…
     Он начал отсчет, и Эван задышал ровно и спокойно.
     — Пять. Шесть. Ты начинаешь засыпать. Семь. Восемь. С каждым выдохом ты чувствуешь, как напряжение вытекает из тебя, словно вода из крана.
     Доктор посмотрел на спокойное, сонное лицо подростка.
     — Девять. Десять. Ты спишь.
     В комнате воцарилась тишина, которую нарушало только дыхание Эвана. Редфилд ободряюще посмотрел на Андреа, как бы говоря: «Пока все идет нормально».
     — Теперь слушай меня внимательно, Эван. Я хочу, чтобы ты вернулся к тому моменту, когда вы были в лесу с Ленни Кэганом. Представь, что ты смотришь фильм. Ты вне пределов своих воспоминаний и как будто смотришь кино на экране. Ты можешь остановить его, перемотать назад или замедлить по своему желанию. Ты меня понимаешь?
     — Да, — ответил Эван.
     — Где ты сейчас?
     — Кейли, — начал он вялым голосом. — Я стою рядом с Кейли и прижимаю ладони к ее ушам.
     Глаза доктора сузились.
     — Зачем ты это делаешь, Эван? Ты делаешь ей больно?
     — Нет. Я ее защищаю.
     Андреа не удержалась и гордо улыбнулась.
     — Хорошо. Теперь перемотаем немного вперед. Что ты видишь?
     Лицо Эвана дрогнуло.
     — Я… вижу машину… — он словно силой выталкивал слова наружу. Его веки дрогнули, открывая белки глаз.
     — Расскажи мне о машине. Какого она цвета? Кто в ней?
     Протяжный стон, похожий на крик раненого животного, слетел с губ Эвана. Он затрясся.
     Редфилд наклонился ближе.
     — Продолжай, Эван. Здесь никто не причинит тебе вреда. То, что ты видишь, уже случилось. Помни — это всего лишь фильм. Ты в полной безопасности.
     — Не могу… — простонал он. — Машина исчезает, и я лежу на земле. В лесу.
     Голос доктора стал еще более настойчивым.
     — Машина не исчезла, Эван. Фильм у тебя в голове оборвался, вот и все. Но сейчас я склеил пленку и хочу, чтобы ты рассказал Мне про машину. Попытайся восстановить ее в своем сознании. Найди образ машины и заморозь его.
     — Она едет… — он издал хрип. — Не могу…
     Дрожь Эвана перешла в конвульсии, его спина выгнулась от напряжения.
     Редфилд положил руку на его ладонь.
     — Не бойся, Эван! Сопротивляйся! Она едет, торопись!
     В сознании Эвана мысли кипели в темном омуте впечатлений, звуков, образов и запахов, сливаясь и смешиваясь в хаотичном беспорядке. Машина! Он изо всех сил пытался удержать ее мимолетный образ, такой прозрачный и эфемерный, являвшийся скорее смутной идеей о транспортном средстве вообще, а не о конкретной машине. Он ее видел, но за ней зияла чернота на том самом месте, где должны быть воспоминания.
     Эван отчаянно пытался за него зацепиться, но образы разбегались в стороны, как шарики ртути, исчезая в пропасти его сознания. Пустота угрожала полностью поглотить его.
     Доктор тихо вскрикнул от удивления, услышав низкий мученический стон, вышедший из груди подростка. Тонкая струйка крови потекла у Эвана из носа. Редфилд резко выпрямился в кресле и заговорил с Эваном встревоженным голосом:
     — Слушай меня внимательно, Эван! На счет десять ты проснешься отдохнувшим и будешь помнить все, о чем мы с тобой говорили.
     Андреа вскочила с места, услышав стоны сына.
     — Что с ним происходит? Прекратите это! — Редфилд резким жестом остановил ее.
     — Один. Ты чувствуешь, как просыпаешься. Два. Твои веки становятся легче. Три. Четыре.
     Руки Андреа дрожали. Вытащив из сумочки салфетку, она вытерла с лица сына кровь, капавшую на подбородок. Приподняв одно веко, Андреа не увидела его зрачка — только белок закатившегося глаза.
     — Пять. Шесть, — продолжал доктор, явно нервничая. — Освеженный и отдохнувший! Семь. Восемь. Проснись, Эван, черт бы те6я побрал!
     Подросток внезапно обмяк. Его кожа была липкой на ощупь.
     — Эван, проснись! Проснись, пожалуйста! — повторяла Андреа, словно молилась.
     — Девять. Десять. Ты проснулся! — прокричал Редфилд. — Открой глаза, черт возьми!
     Но Эван не отвечал. Доктор внезапно вспомнил Джейсона Треборна, лежавшего в морге клиники, на чьем лице было такое же выражение. Редфилд бросился к столу, рванул на себя верхний ящик и стал в нем рыться, разбрасывая ручки и бумагу. Его рука наткнулась на пузырек с таблетками, и он, сорвав с него крышку, вытащил маленькую синюю капсулу. Оттолкнув Андреа в сторону, Редфилд разломил капсулу, потом, зажав окровавленные ноздри Эвана. дал ему вдохнуть едкой, вонючей нюхательной соли.
     Вдохнув аммиачные пары, Эван поперхнулся и, дернувшись, едва не сбил взрослых с ног.
     Он покачнулся на кушетке и рухнул на пол, зажимая одной рукой нос.
     — Ччто случилось? — выдавил он. — Это сработало?
     Эван посмотрел на мать и доктора. Их лица были бледны, а в глазах читался испуг.
     Редфилд вызвал одну из дежурных сестер, чтобы та отвела Эвана умыться. Андреа хотелось закричать, расплакаться, хотя и Редфилд был изрядно потрясен. Он кашлянул. Запах нашатыря все еще не выветрился.
     — Вы… вы сделали только хуже! — зло выкрикнула Андреа. — Что, черт возьми, с ним произошло?
     — Я никогда не видел такой реакции, — признал он. — Я лечил пожарных, на глазах которых сгорели заживо друзья, и разорванных шрапнелью ветеранов Вьетнама, но ни у кого из них не было такой реакции. Это экстраординарный случай.
     — Он не один из ваших ненормальных, он мой сын! Что мне делать? Я не хочу, чтобы его положили в какуюнибудь психушку, вроде вашей.
     — Нет, конечно же нет, — поспешно сказал Редфилд, на миг поддавшись искушению и подумав об Эване как об одном из своих пациентов. — Вы должны понять, что человеческая память — очень хитрая штука. Мы до сих пор точно не знаем механизма ее работы. Я сказал Эвану, что его воспоминания похожи на фильм, но они, скорее, являются голограммой.
     Она посмотрела на него непонимающе.
     — Ну, как трехмерные картинки. В памяти так много компонентов, и часто мельчайшая деталь может вызвать то или иное воспоминание полностью. Это не просто изображение и звук, но и вкус, прикосновение и даже запах. Вроде парфюма, который напоминает о парне или подружке из прошлого…
     — Вы что, хотите сказать, что не сможете ему помочь?
     — Я говорю, что мы оба должны попытаться ему помочь. Слушайте, просто поезжайте с Эваном домой и постарайтесь вернуться к обычной для вас жизни. Пусть он ходит в школу, гуляет с друзьями — делает все, чем занимаются тринадцатилетние. Если нам повезет, чтонибудь заставит его вспомнить то, что он в себе подавляет.
     Он чтото написал в карте Эвана.
     — Ну а пока я назначу вам следующую встречу через пару недель. Хотелось бы посмотреть, как идут у него дела.
     Андреа помолчала.
     — Эван не станет таким, как Джейсон, — твердо сказала она.
     — Я тоже надеюсь на это, — ответил доктор, провожая ее до двери, хотя и не было у него уверенности в том, что Эван не идет по дороге своего отца.
     Редфилд все еще раздумывал над произошедшими событиями, когда закончилась смена персонала клиники. Услышав стук в дверь, он поднял голову и увидел доктора Пуласки.
     — Харлон? Леонард и я, мы собираемся пойти попить пивка. Сегодня ночь скидок… Редфилд покачал головой.
     — В другой раз. Не думаю, что буду хорошей компанией.
     Пуласки посмотрела на карту, лежавшую перед ним на столе.
     — Что, опять мальчишка Треборн? — Карен сказала мне, что вывезла его отсюда с окровавленным носом сегодня днем. Ты теперь пациентов поколачиваешь?
     Редфилд жестом пригласил ее войти в кабинет и вкратце рассказал о случившемся. Доктор Пуласки сделала удивленное лицо.
     — Это чертовски занятно и необычно. Такая реакция абсолютно нетипична для пациента с его историей.
     — Это ты мне говоришь? — он вздохнул. — Я в тупике, Кейт. Я действительно не знаю, что и думать.
     Пуласки задумчиво постучала пальцем по подбородку.
     — Знаешь, если бы я ничего о нем не знала, то сказала бы, что Треборн физически не способен вызвать это воспоминание. Я имею в виду — на механическом уровне.
     — Вроде тех, у кого была повреждена мозговая ткань? Но у него не было никаких травм головы, и мозг Эвана абсолютно ничем не поврежден.
     — Ну я же не утверждала, что в моих словах есть смысл, Харлон, но как бы ты на это ни смотрел, его воспоминание не блокировано и не подавлено. Его просто там нет.
     
     
     Остаток дня Андреа не очень успешно пыталась быть жизнерадостной, натянуто улыбалась, словно в ее жизни все было солнечно и прекрасно. Вечером она подвезла Эвана и Кейли с Томми к кинотеатрумультиплексу. Отъезжая, она надеялась, что сын не заметил ее слез.
     На автостоянке за кинотеатром трое подростков некоторое время стояли молча. Эвану хотелось чтонибудь сказать, но каждое предложение в его голове распадалось на куски. Кейли не смотрела ему в глаза, впрочем, она также избегала взгляда Томми. Последовав за Томми к кинотеатру, Эван еще раз внимательно посмотрел на ее угрюмое, удрученное лицо.
     — Так что смотреть будем? «Водный Мир»? — наконец нашел в себе силы спросить Эван.
     Томми сплюнул.
     — Я не собираюсь платить пять баков за какуюто научнофантастическую лабуду. Мы пойдем на «Семь». Это про полицейских.
     — Нас не пропустят. Там вход детям до шестнадцати запрещен.
     — Билетер знает моего отца. Он сказал, что пропустит нас на любой фильм, какой захотим.
     — Я не хочу смотреть ничего подобного, — сказала Кейли слабым голосом.
     С того дня в лесу брат Кейли стал вести себя еще более агрессивно и властно, постоянно пытаясь вступать в бессмысленные споры и пререкания со своими друзьями.
     — Какого хрена ты жалуешься? Там снялся тот милашка, который тебе нравится, как его? — Он ткнул пальцем в Эвана. — А может, тебе нужен другой красавчик, а? Хочешь сидеть на заднем ряду и лизаться с ним?
     — Томми, — начал Эван. — Успокойся.
     — Что? — Он подошел к ним ближе. — Не говори мне, что делать, Эван. А что касается тебя, — он ткнул Кейли в грудь, — то вытри тоскливое выражение со своей мордашки, пока нас не сцапали. Ты видела, как на нас смотрела мама Эвана?
     — Извини, — пробормотала она.
     — Да скажет мне ктонибудь, наконец, что там произошло с этим ящиком? — сердито спросил Эван.
     Едва эти слова слетели с его губ, как Томми схватил его за лацканы куртки и прижал к ограде автостоянки. Атака была совершенно неожиданной, и Кейли в ужасе зажала руками рот. Томми быстро посмотрел по сторонам, нет ли кого в пределах слышимости, потом прошипел в лицо Эвану:
     — Если ты хоть раз еще об этом заикнешься… — в его словах была неприкрытая злоба. — Ни при мне, ни при Кейли или даже Ленни, мудаке тупом, если он, конечно, снова научится говорить. Понятно?
     Эван нервно кивнул. Он никогда прежде не видел Томми таким, со злой искрой в глазах, блеснувшей, как лезвие.
     — Никогда, — еще раз выплюнул Томми, тряхнув Эвана, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. — И кроме того, — он кивнул в сторону сестры, — она не хочет говорить об этом, правда, Кейли?
     Девочка ничего не ответила.
     Томми нагло прошагал через холл к кассам, оставив на некоторое время Эвана и Кейли наедине. Эвана распирало от эмоций. Внезапно ему захотелось сбежать с ней, оставив Саннивейл и всю прошлую жизнь позади. Ему хотелось прижать ее к себе, защитить от всего, но в первую очередь от ее собственного брата.
     — Кейли, — тихо позвал он ее. — Ты в порядке? Поговори со мной.
     Она хотела чтото сказать, но в этот момент вернулся Томми, хвастливо размахивая билетами.
     — Я достал их. Легче легкого. Пошли. Эван и Кейли последовали за ним в зал.
     Когда погас свет, Эван, набравшись храбрости, взял ее за руку так, чтобы этого не видел Томми.
     — Если я не увижу в этом фильме кучу трупов, то потребую назад свои деньги, — сказал Томми, набив рот попкорном.
     ></emphasis>
     
     Скромный дом Треборнов показался Андреа в два раза больше без Эвана. В такие моменты она остро чувствовала одиночество. Вот уже десять лет она жила вдвоем с сыном, и одно это заставляло ее думать о надвигающейся старости. Сын был для нее единственной компанией. Она встречалась с другими мужчинами после Джейсона, и с некоторыми даже не раз, но, имея на руках ребенка, было непросто найти когото, у кого было бы для нее время. К тому же всегда находилась какаянибудь работа по дому.
     Джордж Миллер оставил свои попытки добиться ее расположения; симпатичные ребята из Мерси Сентрал были не из ее лиги, и она вежливо отклонила джентльменские ухаживания доктора Редфилда. С тех пор прошло уже несколько лет.
     Андреа посмотрела на свое отражение в темном оконном стекле, заканчивая мыть тарелки, и подумала о том, как жила все эти годы. Постоянный страх перед затмениями Эвана грыз ее. Те несколько лет относительного покоя, когда они думали, что все позади, теперь казались чудесным сном. Андреа знала, что так будет продолжаться до тех пор, пока они не положат этому конец. Для нее было так же важно, как и для Эвана, чтобы у него все было хорошо. Она любила его так сильно, что сердце начинало болеть, когда она думала о том, что сын может закончить как Джейсон, одурманенный лекарствами и медленно гниющий в психушке.
     — Только не в мою смену, — сказала она вслух, домыв последнюю тарелку. Выключив воду, она услышала голос телевизионного диктора в другой комнате. Вытерев руки, пошла смотреть новости. Хорошо одетая женщина ровным голосом передавала срочный репортаж. Над ее плечом был встроенный экран, на котором показывали мигалки полицейских машин и самих полицейских, снующих повсюду и ограждавших желтой лентой место преступления.
     — На этой неделе мы уже рассказывали вам об ужасном происшествии в Саннивейле. На экране вы видите то, что власти НьюЙорка назвали «жестоким актом вандализма».
     Андреа почувствовала, что в горле у нее пересохло. Чтото очень знакомое было в доме, который показывали в новостях, и ее сознание заработало, пытаясь определить, где она могла его видеть. Картинка теперь была во весь экран, а голос за кадром продолжал говорить:
     — Мощный взрыв, потрясший это тихое место, был вызван, как предполагает полиция, небольшим количеством динамита, заложенного в почтовый ящик.
     Дом Лизы Халперн, внезапно поняла Андреа и побледнела. В ужасе она пыталась нашарить пульт, чтобы сделать звук тише и заглушить бесстрастный голос репортера.
     — Эксперты из офиса Федерального бюро расследования в НьюДжерси определят тип взрывного устройства, заложенного в почтовый ящик.
     Она нашла пульт под диванной подушкой.
     — Пока же у полиции нет никаких улик, а что касается подозреваемых…
     Ее дрожащие пальцы нашли кнопку выключения телевизора и с силой на нее нажали, обрывая голос женщины на половине фразы.

Глава восьмая
     
     Эван сильно рисковал, звоня Миллерам. и был готов бросить трубку, если к телефону подойдет Томми или отец Кейли, но в награду услышал неуверенный голос девушки.
     — Кейли, это я. Ты можешь говорить?
     — Эван? — Она была удивлена. — Да, конечно. Я одна. Томми ушел еще до завтрака, отец вообще вчера не пришел ночевать. Он гулял со своими приятелями из теннисного клуба. А ты… в порядке?
     — Мне нужно с тобой увидеться. Мы можем встретиться? Мама сказала, что Ленни выпустят сегодня, и я подумал, что мы могли бы его навестить.
     — Да, — она подпрыгнула, обрадовавшись возможности снова увидеть Эвана. — Где?
     — У дерева на Элмстрит?
     ></emphasis>
     
     Кейли ждала его на углу улицы, где они обычно встречались по пути в школу
     — Привет, — поздоровалась она, слабо улыбаясь.
     — Привет, — эхом отозвался Эван.
     — А где Крокет? — спросила Кейли. — Ты ведь всегда брал его с собой.
     — Не знаю, — пожал плечами Эван. — Он убежал прошлой ночью и еще не вернулся. Иногда это случается, так что в этом нет ничего необычного. В конце концов он всегда возвращается.
     Кейли невесело усмехнулась:
     — Прямо как мой папочка.
     — Ему трудно будет привыкнуть, когда мы уедем, но он вряд ли хотел бы, чтобы мы увезли его с собой.
     Кейли кивнула и посмотрела в сторону.
     — Я тоже буду по нему скучать.
     Они прошли еще полквартала, прежде чем она снова заговорила:
     — Эван, а ты уверен, что нам стоит видеться с Ленни?
     — Сегодня его выписывают из больницы. — Он посмотрел на Кейли. — Ты что, не хочешь с ним увидеться?
     — Да нет… — пробормотала она. — Просто… что, если Томми узнает об этом? Если он увидит нас вместе или ктонибудь ему расскажет, что мы…
     — Да пошел он к черту, — сказал Эван, хотя в его голосе не было той бравады, на которую он надеялся. — Он мне не босс.
     — Он стал еще хуже, — сказала Кейли, глядя в сторону. — Он серьезно подрался с отцом. Я слышала, как он кричал, что убьет любого, кто прикоснется ко мне. И сказал, что ты будешь первым.
     У Эвана пересохло в горле.
     — Не могу поверить, что он все еще зол на меня. Ведь он же знает, что я переезжаю, да?
     Она кивнула.
     — Не думаю, что его это волнует. Он вообще себя странно ведет в последнее время… С того самого дня, когда все произошло. Он даже в глаза мне не смотрит теперь.
     Кейли поколебалась.
     — Я его боюсь.
     В конце квартала показалась машина Джанет Кэган, и Эван потянул Кейли за рукав.
     — Едут. Давай спрячемся.
     Подростки спрятались за кустами и подождали, пока машина не заехала на подъездную дорожку дома Кэганов.
     — А твоя мама не говорила… как он? — Прошептала Кейли.
     — Да должен быть в порядке. Они ведь его выпустили, правильно?
     Эван вскочил на ноги и, сияя улыбкой, подбежал к машине. Постучав в окно машины, он крикнул:
     — Привет, Ленни! Добро пожаловать домой!
     Ленни отпрянул от окна, словно от выстрела, с выражением ужаса на круглом бледном лице. Его мать открыла окно и сурово посмотрела на Эвана.
     — Вы не вовремя, — холодно сказала миссис Кэган. — Почему бы вам, маленьким уголовникам, не пойти прочь и не оставить Ленни в покое?
     Улыбка исчезла с лица Эвана.
     — Простите.
     — Мы просто хотели сказать… — подала было голос стоявшая за Эваном Кейли.
     — Ленни благодаря вам прошел через весь этот кошмар. — Каждое слово было пропитано ядом.
     Машина тронулась и заехала в гараж. Эван почувствовал себя бесполезным и виноватым.
     Когда автоматическая дверь гаража закрывалась, он увидел, как Ленни бросил на них взгляд загнанного животного.
     — Не слишком хорошо все прошло, — сказала Кейли. — Что теперь?
     Эван закусил губу.
     — Мы не можем просто так уйти. Мне нужно поговорить с ним.
     — Его мама нам не разрешит ни за какие коврижки. Ты же слышал, что она сказала?
     — Тогда не будем просить у нее разрешения.
     У Эвана появился план.
     ></emphasis>
     
     Ленни осторожно сел за свой рабочий стол и почувствовал, что постепенно напряжение уходит. Кошмарная клиника позади, и ему очень хотелось поскорее забыть о ней и вернуться в прекрасный, идеальный мир самолетов. Все его инструменты и краски находились там, где он их оставил. Перед ним лежала незаконченная модель. Крылья и пропеллер бежали рядом с наполовину раскрашенным — матовой серебрянкой фюзеляжем. Ловкими, отточенными движениями, неожиданными для его толстых пальцев, Ленни начал работать над частями модели, и биплан «Бристольский бульдог» медленно стал принимать в его руках законченную форму. Ленни нравилось проводить время за этим занятием. В его воображении все его модели были настоящими машинами. Ленни хотелось жить собственном маленьком музее среди аэропланов, самолетов и вертолетов, где ничто не мешало бы его возвышенным мечтам. Услышав стук в окно, Ленни чуть не сломал фюзеляж биплана от испуга. Выглянув, он увидел улыбающихся Кейли и Эвана. Им пришлось залезть на самый край деревянного забора.
     — Добро пожаловать домой, — на этот раз Эван говорил шепотом. — Мы подумали, что для разнообразия тебе захочется погулять на свежем воздухе.
     — Привет, Ленни, — с теплотой в голосе сказала Кейли. — Рада тебя видеть. Ты хорошо выглядишь.
     Глаз Ленни задергался, и его слегка затрясло.
     — Э… А Томми… Томми с вами пришел? Эван покачал головой.
     — Нет. Все в порядке. Его с нами нет.
     Ленни бросил взгляд на недоделанный биплан, отчаянно взывающий к нему с рабочего стола. Если он останется, то доделает его уже к ужину, а потом можно будет взяться за модель «Стреляющей звезды F80, которую мать ему купила в подарок ко дню выписки. Но там была Кейли, и он боялся, что если сейчас не выйдет, то, возможно, она никогда не станет с ним больше разговаривать.
     — Сейчас выйду, — сказал он. — Встретимся на углу.
     ></emphasis>
     
     Все трое избегали прогулок в дальний конец леса. По негласному договору они старались держаться подальше от дома Халпернов. У южного края города лес был более засоренным и редким. Ребята постарше устраивали здесь вечеринки или свидания, а изредка джойрайдеры оставляли здесь угнанные машины и сжигали их.
     Среди деревьев и кустов валялись кучи мусора. Эван обогнул каркас пружинного матраса и поравнялся с Кейли и Ленни.
     — Ну и как там было? — с участием в голосе спросил он. Эван старался держаться стороне, чтобы Кейли могла вытащить Ленни из его скорлупы. — Типа как в кино показывают?
     — Это было ужасно, — ответил Ленни, радуясь возможности рассказать о пережитом. — Невозможно спать, потому что всю ночь ктото орет… — Он побледнел. — я бы очень не хотел туда вернуться.
     — Я рад, что тебе лучше. Мы оба за тебя беспокоились.
     Ленни смотрел себе под ноги.
     — Доктор говорит, что я никогда не смогу, оправиться полностью, что все может повториться. Мне нужно быть очень осторожным.
     Эван попытался сказать чтонибудь, что могло бы поддержать друга и не звучало банально, но так ничего и не придумал. Он хотел дружески похлопать его по спине, но внезапно услышал какоето странное жалобное придушенное повизгивание. Собака. Крокет?
     Он вдруг понял, что это не просто какаято собака — это был его пес.
     В этот же самый момент Кейли, вытянув руку, указала вперед.
     — Смотрите! Вы видите это?
     На краю леса была свалка, доходившая до железнодорожных путей. В выходные, как сегодня, она пустовала, но с понедельника по пятницу здесь было постоянное движение: ктото оставлял старые машины, ктото их разбирал на запчасти. Эван вспомнил, как его мать однажды нашла здесь новенький бампер взамен старого, помятого въехавшей в него машиной молочника.
     Со свалки поднимался черный извивающийся столб дыма. Источник его был скрыт за кучей старых машин. Эван снова услышал леденящий душу визг и побежал в ту сторону. За ним едва поспевала Кейли. Ленни нервно потоптался на месте, но все же решил последовать за ними через дыру в проволочном заборе и через лабиринт машин. Эван и Кейли обогнули башню, сделанную из сплющенных авто, и резко остановились, потрясенные увиденным.
     Томми повернулся к ним лицом. Его глаза горели от ярости. На прогалине рядом с прессом для машин горел небольшой костер из промасленной ветоши. Эван учуял запах бензина и заметил желтую пластиковую бутылку с горючим в руке Томми. Брат Кейли зарычал и топнул с досады ногой.
     — Ты! — с ненавистью выкрикнул он. — Какого черта ты здесь делаешь? Я еще не закончил!
     Сзади него снова раздался тоскливый приглушенный вой, и чтото шевельнулось около огня. Это был старый, выцветший брезентовый рюкзак, завязанный толстой веревкой. Черный собачий нос пытался расширить отверстие, и Эван увидел большие перепуганные глаза Крокета.
     — Крокет! — закричал Эван. — Ты, сукин сын! Ты что делаешь с моей собакой?! Вместо ответа Томми сжал бутылку и стал поливать мешок бензином.
     — Кто хочет хотдог? — оскалился он.
     Эван и Кейли рванулись к нему, но он отбросил емкость и схватил длинную палку, размахивая ею со всей силы.
     — Отвали, козел!
     — Осторожно! — крикнул подбежавший к ним Пенни, увидев, как Томми размахивает палкой.
     Эван успел увернуться в последний момент, услышав, как свистнул разрезаемый воздух над его ухом. Томми не успел вовремя остановиться, и Эван с ужасом увидел, как палка бьет Кейли острым концом в висок.
     Глаза Кейли закатились, и она рухнула на траву, словно марионетка, которой подрезали веревки. Находившийся в двух шагах от схватки Ленни часто моргал и дрожал от страха; его ноги словно налились свинцом.
     — Смотри, что изза тебя я сделал! — заорал Томми. — Это ты во всем виноват!
     — Да что с тобой такое случилось?! — крикнул Эван, тщетно пытаясь найти в глазах Томми хоть искру разума, но там не было ничего, кроме всепоглощающей ярости и ненависти.
     Томми снова нанес удар, целясь Эвану в голову. Эван дернулся вбок, но удар был обманным, и, сменив траекторию, палка ударила Эвана по колену правой ноги. Эван упал и откатился в сторону, схватившись за ушибленное место. Томми бросил палку под ноги и снова взял бутылку с бензином. Посмотрев на Ленни, он засмеялся.
     — Смотри внимательно, жирный, — выплюнул он. — Мне бы не хотелось, чтобы ты чтонибудь упустил.
     Ленни словно охватил столбняк, только губы дрожали на его круглом лице.
     Эван попытался встать, но снова упал, наступив на больную ногу. Его глаза метнулись к безжизненно лежавшей Кейли. Из раны на ее лбу сочилась кровь. Потом он в отчаянии посмотрел на пропитанный бензином мешок, в котором бился его испуганный пес.
     — Не надо, Томми! — закричал Эван, бессильный чтолибо сделать. — Что ты встал, очнись! Помоги Крокету! — крикнул он Ленни. Подросток не двинулся и так же молча продолжал наблюдать за тем, что происходило.
     Эван с отвращением сплюнул и перевернулся. Собрав все силы, он схватился за край Пустой железной бочки, перенеся вес тела на поврежденную ногу. Хромая, он доковылял до лежавшей без движения Кейли и рухнул рядом.
     — Очнись! Кейли! Очнись, пожалуйста! Девушка показалась ему хрупкой, как стекло, и Эвану было страшно даже прикоснуться к ней.
     — Почему бы тебе просто не поцеловать ее, прекрасный принц?! — крикнул Томми.
     Сильно сжав обеими руками бутылку, он провел струей бензина линию от мешка с собакой до горящего костра. Пламя быстрой змейкой метнулось к Крокету. Глаза Эвана застлало красным туманом, и, сжав кулаки, он бросился на Томми, позабыв о боли в колене…
     ></emphasis>
     
     Его тело внезапно выгнулось, руки и ноги дернулись в спазме, и он скорчился, поняв через мгновение, что лежит на земле. Он осторожно перевернулся и сел. Его лицо распухало от синяков, а по ребрам словно проехали катком.
     — Еще одно затмение… — пробормотал себе под нос Эван. — И сколько я был в отключке? — спросил он уже громче.
     Ленни стоял рядом с тем же выражением на лице, в той же позе и с пустыми глазами.
     Эван так и не получил от него ответа на свой вопрос. Томми нигде не было видно, но Кейли сидела на куче мусора, подтянув колени к груди, и рыдала, размазывая по лицу грязь и слезы. Эван попытался встать, но приступ головокружения снова сбил его с ног мягким ватным кулаком. И тогда он почувствовал запах.
     Это был тошнотворный запах горелого мяса, шерсти и бензина. Тлеющий рюкзак с обгоревшим трупом Крокета лежал в нескольких футах от него. Внутренности Эвана свернулись узлом. Издав вопль страдания, он закрыл руками лицо.
     ></emphasis>
     
     К тому моменту, когда приехала «скорая помощь», вокруг дома Кэганов собрался народ со всего квартала. В этой части города практически каждому было известно, что Ленни только что выписали из психиатрической клиники. Когда сирена вспорола ленивый вечерний воздух, все уже знали, что этого мальчишку Кэгана снова забирают в дурдом и на этот раз надолго.
     — Какой ужас, — сказала одна из женщин. — Бедная Джанет.
     — Во всем виноват этот Треборн, — отозвался какойто мужчина. — Он такой же гнилой, как и его отец. С головой у него проблемы, я вам так скажу.
     Остальные согласно закивали.
     — И эти Миллеры не лучше: злобный маленький засранец и его негодная сестрица. От них одни неприятности. Этот бедный парнишка связался не с теми, и вот посмотрите, что с ним стало. Помоему, им самое место в исправительной колонии.
     Эван попытался стряхнуть с себя ощущение дежавю, когда два санитара грузили носилки с Ленни в машину «скорой». Он шагнул к машине, протянув руку, словно мог остановить это и освободить Ленни. Колено Эвана снова пронзила резкая боль, и он вздрогнул. Толкнув его плечом, Джанет Кэган влезла в машину. Потом, повернувшись к нему, спросила ровным стеклянным голосом:
     — Знаешь, кто ты есть на самом деле? Ты чудовище.
     Прежде чем Эван успел чтолибо ей ответить, она с силой захлопнула дверь «скорой» перед его носом, и машина уехала. Эван смотрел ей вслед и изо всех сил старался не расплакаться. Они были правы, и от понимания этого у Эвана разрывалось сердце. Это была его вина. Полностью.
     ></emphasis>
     
     Последний день прошел без фанфар и церемоний. Не было ни открыток с пожеланиями удачи, ни напутствий, ни подарков на прощание. Никто из соседей Треборнов не пришел попрощаться с ними. После инцидента с Ленни Кэганом слухи быстро распространились по Саннивейлу. Андреа и Эван стали изгоями в своем районе. Люди хотели, чтобы они уехали, и они не стали обманывать их ожиданий. Рано или поздно ктонибудь догадался бы о причастности Эвана к взрыву почтового ящика, так что и мать, и сын прекрасно понимали, что в этом городе никто не будет сожалеть об их отъезде.
     Никто, кроме одного человека. Эван потер глаза, стараясь не расплакаться. Он сидел на переднем сиденье грузовика рядом с вещами. Вся его тринадцатилетняя жизнь сократилась до нескольких перетянутых скотчем коробок среди разобранных кроватей, стульев и кухонной утвари. Андреа села в кабину, повернула ключ зажигания и неуклюже тронулась: она не привыкла водить такие большие машины.
     Кейли стояла, словно одинокий часовой, и смотрела на отъезжавший грузовик, на то, как они исчезают из жизней друг друга. Слезы градом катились по ее щекам. Эван встретился с ней глазами и вложил во взгляд все свои чувства к ней, все то, что не мог бы выразить словами. Но он был всего лишь мальчишкой, и все, что бы он ни сделал, было бы недостаточно. Подчиняясь внезапному порыву, он разодрал крышку одного из картонных ящиков за сиденьем. Внутри были стопки его дневников, некоторые с загнутыми страницами, старые, еще детские, и новые, с пустыми страницами. Схватив один из них и сорвав колпачок с ручки, которую обычно носил с собой в кармане, он написал большими буквами одно предложение.
     Грузовик выехал на дорогу, и Андреа прибавила скорость. Эван прижал открытую тетрадь к окну, чтобы Кейли могла прочитать написанное. Он смотрел, как она бежала рядом с грузовиком, чтото крича и махая рукой. Он помахал ей в ответ, и слезы выступили на его глазах. Через несколько секунд она осталась позади, исчезнув за поворотом. Все.
     Эван сжался в кресле, и тетрадь упала ему на колени, раскрытая на странице с написанным второпях посланием. Андреа повернула голову, чтобы посмотреть, что написал ее сын, а прочитав, тяжело вздохнула.
      «Я вернусь за тобой».
     Эван смотрел на эти слова, которые огнем впечатывались в его память, а затем, снова сняв колпачок с ручки, начал быстро писать чтото в тетради.
     — Прости, — сказала Андреа.
     Он ничего не ответил. Он продолжал писать.

Глава десятая
     
     Было уже за полночь, когда они ввалились в его комнату в обнимку, целуясь и смеясь и желая друг друга. Хайди едва не упала, выскользнув из его объятий, а он ржал, пытаясь вытащить ключ из двери. После нескольких неудачных попыток ему, наконец, удалось это сделать, и он крутанул ключами, радуясь победе над замком. Хайди зааплодировала.
     — Кажется, — заявил он, — я немного перебрал.
     Прежде чем вернуться в общежитие, они раздавили еще одну шестибаночную упаковку пива.
     — Серьезно? — удивилась Хайди. — Но не настолько ты и пьян, чтобы увиливать…
     — О нет, — улыбнулся Эван. — Я парень, а парни никогда не напиваются до такой степени, чтобы…
     Она заткнула его рот поцелуем.
     — Чтобы что?
     Эван засмеялся и, пинком открыв дверь, с грохотом ее захлопнул. Она потянула его за ремень и потащила через комнату. Ее рука змеей скользнула ему под рубашку и начала легонько поигрывать с соском. Он, потеряв равновесие, свалился на кровать, где они продолжили целоваться. Через пару секунд она оторвалась от него, чтобы расстегнуть ему рубашку. Погладив его грудь, она принюхалась.
     — Здесь пахнет сексом.
     Эван послушно пошел к окну и приоткрыл его.
     — У Тампера был тяжелый день, — объяснил он, кивнув на вторую кровать, на которой в беспорядке, кучей лежали простыни и одеяло.
     — Да ладно, — удивленно приподняла бровь Хайди. Она не могла понять интереса Кристи к другу Эвана. — Он такой… большой.
     Сделав несколько неуверенных шагов к холодильнику у двери, Эван достал из него две запотевшие бутылки.
     — Полагаю, харизма и немного черного макияжа производят неизгладимое впечатление на некоторых девочек.
     Очарование Тампера, которое Эван назвал «Большим готическим», подействовало на Кристин, и та увела его к себе в комнату, предоставив Эвану возможность побыть наедине с Хайди.
     Он помахал бутылкой:
     — Пива хочешь?
     — Спасибо.
     Она взяла бутылку и основательно к ней приложилась, затем, безо всякого объяснения, скатилась с кровати, пошарила рукой под матрасом и вытащила оттуда найденную связку бумаг.
     — И что это такое ты делаешь? — поинтересовался Эван между глотками. — Ищешь Последнюю девочку, которую я сюда приводил?
     — Большинство ребят держат там порножурналы. Можно многое узнать о парне, посмотрев порно, которое он любит. — Хайди подняла на него глаза. — Но у тебя тут только тетради какието.
     Он присел рядом с ней.
     — Да, я веду дневники с семи лет.
     Заинтригованная, Хайди придвинулась к нему поближе, и Эван улыбнулся. Похоже, я ей очень нравлюсь, подумал он.
     — Уау! Круто! — Хайди всегда питала слабость к людям, ведущим дневники. Она любила сунуть нос в записи своих сестер и даже своей соседки по комнате. — Прочитаешь мне чтонибудь?
     Он обнял ее за талию, пытаясь сообразить, как бы ее переключить снова на поцелуи.
     — Ни фига, — заплетающимся языком сказал он. — Я буду смущаться.
     Он немного напрягся, чувствуя себя при этом уставшим, как это бывает с пьяными.
     Она, дразня, погладила кончиками пальцев его голый торс, и Эван снова почувствовал прилив сексуального возбуждения. С хрипотцой в голосе она сказала:
     — Ну тогда выпей. Червячок, ты слишком напрягся.
     — Замри на месте, — голосом полицейского приказал ей Эван. — Давайка договоримся раз и навсегда. Я не желаю больше слышать от тебя никаких шуточек насчет червей. Не надо называть меня ни «Червячком», ни «Доктором Червем», ни «Червивым генералом». Стоит только получить подобную кличку, как она прилипнет — не отвяжешься. Мне бы не хотелось, чтобы все думали, что у меня глисты из задницы лезут или чтолибо подобное, хорошо?
     Хайди засмеялась.
     — Заметано. А теперь почитай мне чтонибудь.
     Она наугад вытащила из стопки тетрадь, на которой было написано «13 лет».
     — Давай эту! Хочу узнать твои самые интимные мысли!
     Открыв тетрадь, Эван начал читать вслух. Слова вылетали из его рта, прежде чем их смысл доходил до него. «Как будто мой разум отказывался поверить, что я видел это на самом деле. Слыша, как ужасно кричит Крокет…» Он заморгал, пытаясь сосредоточиться на написанном. Эван почувствовал, как кровь начинает стучать в висках. «Даже когда я пишу это, у меня бегут по коже мурашки». Кровь отлила от его лица, когда до него дошло, о чем именно он читает. Он прервался, почувствовав ком в горле.
     — Я не хочу читать это… Она чмокнула его в губы.
     — Да ладно тебе. Продолжай.
     Его глаза сузились, и он подавил приступ тошноты. «Томми как будто был одержим чемто. В его глазах была ненависть, которую трудно назвать человеческой…»
     Эван почувствовал, как мир ускользает и атмосфера в комнате становится разреженной и светящейся. На периферии его зрения стены, двери и сама Хайли начали вибрировать, словно камертон после удара. Девушка ничего этого не замечала.
     Эван слышал, как его собственный голос искажается и рассеивается, когда новые звуки стали эхом расходиться вокруг него, а старые шумы и обрывки речи поднимались из глубин его памяти. Он хотел взять себя в руки, но его язык онемел, а тело не слушалось. Давление в его голове напоминало высокую грохочущую волну, которая нарастала, нарастала, нарастала…
     А потом мир сдвинулся.
     Неожиданно, без паузы Эвана заполонили странные чувства, совершенно не подходящие моменту. До этого он сидел в темной комнате и на улице была ночь, теперь же он был на ногах и бежал кудато в ярком солнечном свете. Его тело было намного меньше и слабее. Он споткнулся от неожиданности перемены и рухнул на колени, поцеловавшись со всего маху с землей.
     Эван поднял голову и увидел Томми, стоявшего над его простертым телом. Его лицо было красным, а глаза блестели от ярости. Однако Томми был всего лишь ребенком, неуклюжим подростком, выплевывающим проклятия сквозь сжатые зубы.
     — Что за черт? — выдохнул Эван.
     Он огляделся, и воспоминания нахлынули на него, свежие, словно новая рана. Он находился на старой свалке в Саннивейле с толстым маленьким Ленни, с Крокетом, который жалобно скулил, пытаясь выбраться из облитого бензином мешка, и лежавшей без сознания на земле Кейли.
     «Почему бы тебе просто не поцеловать ее, прекрасный принц?»
     Воспоминание пронзило Эвана, подобно пуле. Какимто немыслимым образом он снова оказался там, и ему снова было тринадцать, и снова он стоял лицом к лицу с разъяренным Томми.
     — Это невозможно… Это не может происходить со мной…
     Он услышал рычание и попытался отвернуться. Томми Миллер улыбнулся своей удаче и, размахнувшись, ударил его палкой по лицу. Эван упал на спину. Кровь со лба заливала ему глаза. Словно играя в какуюто жестокую игру, зло смеющийся Томми подскочил к нему и пнул изо всех сил раз, другой, третий…
     Боль охватила тело Эвана, и, закашлявшись, он сплюнул кровь. Он услышал, как Ленни пытается перекричать жалобный визг Крокета.
     — Я не могу развязать веревку!
     Ленни тянул завязку мешка, но его пальцы скользили по мокрой от бензина веревке. Томми повернулся к нему и улыбнулся страшной улыбочкой.
     — Оставь его, или я перережу глотку твоей матери, когда она будет спать!
     Ленни испуганно выпустил из пальцев веревку и отступил. В его глазах был ужас.
     Собрав остатки сил, Эван схватил Томми за лодыжку и дернул на себя, удерживая его, словно капкан.
     — Я держу его, Ленни! Помоги Крокету!
     Но мальчик как будто застыл и стоял не двигаясь. Сердце Эвана упало, когда он увидел то же самое пустое выражение на лице Ленни, которое видел в тот день, когда они взорвали ящик у дома Халпернов. Томми резко вырвал ногу из руки Эвана и, повернувшись, навис над ним. Слезы разочарования и копившейся годами злости выступили на его глазах.
     — А теперь слушай меня внимательно, Эван, — прохрипел он. — В этом мире миллионы сестер, так какого хрена ты связался с моей?!
     Эван попытался ответить, но из его ушибленных легких вышел только тихий свист. Томми помахал бутылкой с бензином перед застывшим лицом Ленни и засмеялся.
     — Готов, толстяк?
     — Томми, нет!
     Эван увидел, как яркий огонь побежал по веревке к мешку. Мешок вспыхнул, и собака издала ужасающий, леденящий кровь визг. На Эвана упала чернильная темнота.
     Жесткая пощечина, которую отвесила ему Хайди, высекла искры у него из глаз, и его тело одеревенело.
     — О нет! Господи, нет, нет, нет! — кричал он в панике. Потом, дернувшись, он едва не свалился с кровати. Он вдруг понял, что находится в своей комнате в общежитии, словно ничего не произошло. — Боже, Крокет! Я был там!
     — Да проснись же ты, идиот! — Девушка закатила глаза. Ей уже расхотелось его соблазнять. — Это был всего лишь сон. Возьми себя в руки.
     Хайди резко встала и схватила куртку.
     — Черт, ты такой нытик!
     Эван пытался унять бившую его дрожь.
     — Но это было так реально… Вообще не похоже на сон…
     — Может, это потому, что так никогда во сне не кажется.
     Хайди раздраженно посмотрела на него.
     — Ну, донжуан, ты всегда отключаешься на первом свидании? Ты действительно знаешь, как заставить девушку почувствовать себя особенной, — добавила она с сарказмом. Он промолчал, и она презрительно фыркнула.
     Эван не обратил на ее слова никакого внимания, пытаясь понять, что именно только что с ним произошло. Это было похоже на одно из его затмений, только все было подругому: ярче, реальнее, напряженнее. Он был напуган и смущен. Это явно был не просто сон — от силы этого видения он абсолютно протрезвел, — а его затмения были именно такими моментами потерянного времени. Это было воспоминание, сырой кусок памяти, которого прежде у него не было. Это казалось таким реальным…
     — Эй, Эван, — позвала его Хайди. — Ты вообще на этой планете. Червячок?
     Но он ее не слышал. Он подождал, пока не успокоится его рвущееся из груди сердце и прерывистое дыхание, а потом схватил ключи от машины и свое пальто. Обалдевшая Хайди смотрела вслед его быстро удаляющейся спине.
     ></emphasis>
     
     Солнце поднималось над горизонтом, когда Эван достиг цели своей поездки.
     Ни о чем не думая, он просто сел в машину и помчался по шоссе. Он миновал дорожный знак, на котором было написано: «Саннивейл приветствует аккуратных водителей».
     Гдето здесь была Кейли, сказал ему внутренний голос, и Томми, добавил он сам.
     Эван поежился. Он не был готов увидеть ее. Не сейчас.
     Эван въехал на своей старой «хонде» на дорожку, ведущую к дому Кэганов, и остановился. Проведя рукой по лицу, он почувствовал трехдневную щетину. Он был измотан эпизодом с Хайди и долгой дорогой, но какая бы причина ни привела его сюда, он должен получить ответы на свои вопросы.
     Эван медленно поднялся по ступенькам крыльца и позвонил в дверь. Посмотрев вокруг, он увидел деревянную решетку, по которой взобрался однажды с Кейли, когда они пришли проведать Ленни. Теперь она была увита плющом, но кроме этого здесь мало что изменилось за последние семь лет. Эван попытался не думать о том дне, когда он стоял здесь, а «скорая» увозила Ленни прочь.
     Дверь открылась на длину цепочки. Джанет Кэган разинула рот, когда увидела Эвана. Она быстро опомнилась, и на ее лице снова появилось неприязненное выражение.
     — Чего ты хочешь?
     Он натянуто улыбнулся.
     — Здравствуйте, миссис Кэган. Давно не виделись. Хорошо выглядите.
     На самом деле она была похожа на свой дом: почти никаких перемен за семь лет, разве что за эти годы она чуть располнела и в волосах появилась седина.
     — Я просто заехал в город, ну и подумал… Могу ли я поговорить с Ленни?
     Эван увидел по ее глазам и по тому, как дернулись ее пальцы на ручке двери, что она хочет захлопнуть дверь перед его лицом.
     — К Ленни приходит не так много друзей, — сказала она лишенным эмоций голосом.
     Эван не понял, воспринимать ли это как от ворот поворот или просто как печальную констатацию факта, но она открыла дверь пошире.
     — Ну, заходи, раз пришел.
     Она провела его по лестнице, мягко ступая.
     — Ленни — ранняя пташка, — сказала она как бы между прочим. — Он встает вместе с жаворонками.
     Она указала на дверь с керамической табличкой, на которой было написано «Комната Ленни».
     — Не расстраивай его! — шепотом сказала она и постучала в дверь, прежде чем открыть ее. — У меня для тебя сюрприз, Ленни, — притворновесело крикнула она. — Угадай, кто пришел…
     Ее голос был веселым, но она смотрела на Эвана с нескрываемой неприязнью.
     — Я буду поблизости! — предупредила она.
     Эван вошел в комнату и обомлел. Комната Ленни нисколько не изменилась. На стенах висели те же самые постеры команды аэробатов «Синие ангелы» и панорамный снимок стадиона «Янки» ночью; те же самые коробки комиксов и фигурки героев «Звездных войн» на полках. Единственным новшеством были сотни аэромоделей, свисавших на леске с потолка или стоявших рядами на полках.
     Ленни сидел в том же самом кресле, склонившись над аккуратно разложенными на рабочем столе деталями. Он сохранил детскую полноту фигуры, и его одежда была чистой и тщательно выглаженной. Наверное, его мать до сих пор одевала его сама, как в детстве. Ленни посмотрел на Эвана с легким любопытством, но тут же его внимание переключилось обратно на сборку модели.
     — Эй, это я — Эван.
     Ленни нахмурился, пытаясь сконцентрироваться на сборке двух особенно трудных деталей, но ничего не сказал.
     — И что это ты там клеишь? Модель?
     Эван даже мысленно застонал над тупостью своего вопроса, едва слова слетели с губ.
     Заметив истребитель с двумя хвостами, он аккуратно снял его с полки и попытался подойти с другой стороны.
     — Эй, это же самолет, который был в том фильме, в «Топ Гане», да? Как он называется?
     Ленни ничего не ответил, и Эван, вздохнув, аккуратно поставил модель на место. Это была неудачная идея. А чего он ожидал? Немедленных ответов на свои вопросы? Он решил извиниться и уйти.
     — Ладно, — он повернулся к двери. — Похоже, ты занят, так что я буду краток. Я пойму, если тебе не захочется об этом говорить, но тот день на свалке… Ты не мог бы мне помочь вспомнить, что там случилось? Какиенибудь детали?
     Тишина.
     Эван потянулся к дверной ручке.
     — Ну что ж…
     — Это «Ф14 Томкэт», — сказал вдруг Ленни. — Самолет называется «Томкэт».
     — О, правда? — Эвана поразил его мягкий голос. Он снова взял в руки модель. — Красота.
     Ленни повернулся к нему лицом.
     — Я не мог перерезать веревку.
     На секунду ему показалось, будто этот голос протянулся к нему сквозь годы. Он обрадовался.
     — Здорово. А что ты еще помнишь?
     — «Оставь его, не то я перережу горло твоей матери, когда она будет спать».
     Интонация и мимика были в точности такие же, как у Томми Миллера. Эван от удивления уронил самолетик.
     — Господи Иисусе! — выдохнул он. — Это на самом деле было.
     Взгляд Ленни обратился к окну и рассвету. Эван был взволнован и потирал руки.
     — Это значит… Что, если я могу возвращаться в свои потерянные воспоминания…
     Наказание было жестким, быстрым, как молния, и ужасающим в своей полной неожиданности.
     Ленни вылетел из откатившегося кресла и припечатал Эвана к стене с огромной силой. От удара эскадроны висящих на лесках самолетиков посыпались на ковер. Нога Ленни раздавила вертолет, а его пальцы железными когтями впились Эвану в плечи.
     — Только пискни, и я клянусь, что этот писк будет твоим последним, гнида!
     Ленни произнес эти слова монотонным голосом.
     Сердце Эвана ушло в пятки; Ленни был в два раза здоровее него, и ему не составило бы труда изувечить Эвана, если бы он этого захотел. Эван нашел глазами лежавший на рабочем столе нож и стал молиться, чтобы его бывший школьный друг не потянулся за ним.
     Потом, как ни в чем не бывало, Ленни мягко выпустил его из своих железных объятий и вернулся в свое кресло. Аккуратно, пинцетом, он начал прилаживать пропеллер к носу очередного самолетика. Он снова был в миллионе миль отсюда, в мире своих аэропланов.
     Эван судорожно вдохнул воздух. Поведение Ленни потрясло его.
     С грохотом распахнулась дверь, за которой стояла миссис Кэган с красным лицом. Она посмотрела сначала на своего сына, потом на растоптанные модели на полу, потом перевела взгляд на Эвана. Он взял себя в руки, проигнорировав ее обвиняющий взгляд.
     — Ладно, старина, спасибо, что поговорил со мной, — он обогнул мать Ленни и помахал ему на прощание рукой. — Надо было раньше заехать…
     Прежде чем он закончил фразу, миссис Кэган закрыла дверь в комнату Ленни и погнала его к выходу. На этот раз она захлопнула дверь перед его носом без всяких церемоний.
     Оставшись один в своей комнате, Ленни сжал фюзеляж «Мустанга» в пухлой руке. Модель сминалась и гнулась, пока с громким треском не разломилась на две половинки.

Глава двенадцатая
     
     Ресторан принадлежал абсолютно другому миру, отличному от того, где существуют неопрятные общежития колледжей. Здесь была уютная, дружелюбная атмосфера. За столиками о чемто тихо беседовали посетители. В доме Треборнов всегда отдавалось предпочтение именно итальянской кухне — спустя много лет Эван вспоминал вечера по средам как «вечера пасты», — и ресторан «У Джиотто» был гостеприимным оазисом в его полной стрессов жизни.
     Андреа промокнула губы салфеткой и улыбнулась.
     — Ммм. Это тирамису было великолепным. Слишком калорийным, но все же невероятно вкусным.
     Она глотнула минеральной воды из высокого стакана.
     — Как ты нашел этот ресторан? Это не совсем твое место.
     — Здесь я назначаю особенные свидания, — ухмыльнулся Эван. — Ты не поверишь, но Тампер здесь работал летом и мыл тарелки. Иногда он приносил объедки, и это было вкусно.
     Он указал на свою пустую тарелку.
     — Они здесь делают отличную лазанью. Хотя, конечно, не настолько вкусную, как твоя.
     Его мать улыбнулась, поправив прядь седеющих волос.
     — Льстец. Хотя за это я оплачу счет.
     Когда один из официантов унес тарелки, она взяла счет со стола.
     — Мама, тебе не обязательно это делать.
     — Меньшее, что я могу сделать, это оплатить ужин моему гениальному сыну. Кроме того, тебе понадобятся деньги, чтобы рассчитаться за обучение.
     Она подписала счет и, подчиняясь импульсу, наклонилась и поцеловала сына в щеку. Он слегка покраснел.
     — Прекрати, мама, — сказал он, застеснявшись. — На нас люди смотрят!
     — Не могла сдержаться, — с теплотой в голосе сказала она. — Я так тобой горжусь! У тебя лучшие оценки.
     Эван робко улыбнулся и отвел глаза в сторону. Весь вечер вопросы вертелись на языке, но каждый раз, когда он уже готов был произнести один из них, нервы в последний Момент сдавали и он не решался. Мать была в прекрасном настроении, и у него не хватало духу начать разговор на тему, которая могла испортить им обоим вечер. Он понимал, что его матери совсем не хочется ворошить угли старого пепелища, оставшегося гдето в прошлой жизни, но не спросить — значит не получить ответы на мучающие его вопросы. Он сделал осторожный глоток кофе и спокойно посмотрел на мать.
     — У моего отца… — он едва не поперхнулся, сказав это. — Э, у Джейсона тоже были хорошие оценки в школе?
     На какуюто долю секунды в глазах матери мелькнуло беспокойство.
     — Ну что ты! — улыбнулась она. — Ему даже не приходилось брать в руки учебники, в то время как остальные продирались через каждую страницу. Здесь память никогда его не подводила.
     В ее голосе проскользнула завистливая нотка.
     — Мам, — поднажал Эван. — Я просто думал о нем. Ну, о том, что случилось, и все такое. Он никогда не говорил, что нашел способ восстанавливать потерянные воспоминания спустя годы после затмений?
     Улыбка исчезла с лица Андреа.
     — Почему ты меня об этом спрашиваешь?
     Эван постарался, чтобы его голос звучал как ни в чем не бывало.
     — Нет, просто странно. Он же такой супермозг, и все такое. Мне просто любопытно, нашел ли он способ вспомнить то, что забыл.
     Андреа обеспокоено на него посмотрела. Она не была готова обсуждать то, как вел себя в последнее время Джейсон со своим сыном, особенно в переполненном ресторане, но чтото в его глазах, какоето непонятное томление, заставило продолжить разговор.
     — Когда он был примерно твоего возраста… — она остановилась на середине предложения. — На самом деле, когда Джейсон был именно твоего возраста, подумать только, он сказал, что нашел способ вспомнить прошлое.
     Умные, задумчивые глаза Эвана, смотревшие на нее со спокойным интересом, Напоминали ей о Джейсоне.
     — Способ? — Эван постарался ничем не выдать своего волнения. — Что он имел в виду?
     — Я не уверена, — сказала Андреа. — Он сказал, что может делать это, но я не знала, были ли это его настоящие воспоминания или фантомы.
     Она посмотрела на сына.
     — Понимаешь, ему могло только казаться, что он на самом деле все вспомнил. Это могла быть иллюзия.
     — Конечно, — ответил Эван. — Продолжай.
     Следующие слова дались ей с трудом:
     — А потом… Как раз перед тем, как все стало так плохо, что ему пришлось лечь в клинику, он сказал, что может…
     Она замолчала, и ее глаза потемнели.
     — Что? Что он может? Сердце Эвана быстро стучало.
     — Мне нужно знать!
     Андреа покачала головой, как бы отгоняя какуюто нелепую мысль.
     — Забудь. Ничего, — она вздохнула. — К тому моменту он уже был сильно болен.
     Эвана так и распирало от любопытства, но он понял, что мать более ничего не скажет на эту тему. Он кивнул.
     — А почему ты меня об этом спрашиваешь? Чтонибудь случилось?
     — Не, — слишком быстро ответил он. — Я просто о нем вспомнил почемуто. Папа и Саннивейл… Кейли, прошлое и все такое…
     Это была неуклюжая попытка усыпить ее бдительность, и он это понимал.
     Мать напряглась. Разговор принимал опасное направление, чего ей вовсе не хотелось.
     — Теперь это все позади, малыш, — сказала она. — Тебе нужно смотреть в будущее. Я получаю новую работу в отделении для раковых больных, а у тебя есть реальный шанс пробиться наверх.
     — Знаю, — ответил он. — Но иногда я все же думаю об этом. О Кейли…
     — Эван, в этом нет смысла, — ровным голосом сказала Андреа. Ее настроение начало портиться. — Ты не видел Кейли шесть или семь лет. Возможно, ты ее даже не узнаешь сейчас. Ты пошел дальше в своей жизни, так же как и она.
     — Ты не знаешь, что с ней? Мать Эвана помолчала.
     — Кажется, она переехала в Риджвуд, — она пожала плечами. — Послушай, я просто хочу сказать, что все прошло. Чем чаще ты вспоминаешь прошлое, тем больше сожалений, — сказала она траурным голосом. — Не живи прошлым, Эван. Твой отец всегда оборачивался назад, и это его уничтожило. Я не переживу, если это случится с тобой.
     Он нежно коснулся ее руки. — Не бойся, мам. Я просто спросил, и все. Эван удивился тому, как легко у него получилось солгать ей.
     Опираясь на одну руку, Тампер лежал на кровати и наблюдал за тем, как его сосед нервно ходил из угла в угол по комнате, рылся в кучах бумаги, переворачивал старые, пожелтевшие страницы тетрадей и журналов и хмурился, если ему не удавалось найти то, что нужно. Тампер издал неприличный звук неодобрения.
     — Чувак, ты меня начинаешь беспокоить своей одержимостью. Сядь и успокойся.
     Эван бросил на него пустой взгляд и ничего не ответил. В конце концов, он нашел то, что искал, — перетянутую резинкой стопку тетрадей. Сорвав резинку, он начал их листать.
     — Серьезно, Эван, — добавил Тампер. — Я начинаю думать, что ты потихоньку съезжаешь с катушек. Я уже вижу, как в вечерних новостях говорят: «Да, мы знали Эвана Треборна. Такой был тихий парень…» — после того, как ты с «Калашниковым» захватишь химлабораторию.
     — Заткнулся бы ты, Тампер, — ответил Эван, доставая один из дневников и разворачивая его на заложенной странице. Прочистив горло, он начал читать вслух: — «Мне все равно никогда не хотелось сниматься в кино, к тому же было холодно, и я не хотел раздеваться, но мистер Миллер снял с меня рубашку».
     — Что это еще за херня? — перебил его Тампер, вскочив на кровати. На его лице было написано отвращение.
     — Я же сказал тебе заткнуться! — крикнул Эван. — Мне нужна тишина.
     Тампер соскочил с кровати. Эван не успел и моргнуть, как варвар выхватил из его рук тетрадь и поднял ее высоко над головой, как баскетболист мяч.
     — Ты вообще сдурел, что ли? — поинтересовался он. — Ты вообще понимаешь, с чем ты связываешься?
     — Что такое? Отдай мне чертову тетрадь, Тампер!
     — Зачем? Чтобы ты мог как следует выебать себе мозг? Нет, чувак, этого не будет.
     Эван попытался выхватить у него тетрадь, но промахнулся.
     — О чем ты говоришь?
     Тампер сделал якобы сконфуженное лицо.
     — Ой, блин! Ну, я даже не знаю! Но, возможно, существует хорошая причина, по которой тот день, когда какойто больной урод переодевал тебя в беленькие колготки, заблокирован твоей памятью, черт бы тебя побрал!
     Он бросил взгляд на заложенную страницу и начал читать. Потом горько засмеялся над прочитанным.
     — Вот дерьмо! Я бы дважды подумал на твоем месте, прежде чем это читать. Можешь очнуться еще более ебнутым, чем ты сейчас. Уж поверь.
     — Это мой выбор! А теперь отдай мне мой дневник! — разозлился Эван.
     На секунду ему показалось, что Тампер собирается выкинуть дневник из окна, но сосед пожал плечами и сунул тетрадь ему в руки.
     — Послушай, старина, мы друзья, и все такое, и это твой выбор, но я хочу тебе сказать, что все это дерьмо с копанием в прошлом — билет в один конец на экспрессе, который едет в дурдом.
     — Спасибо за совет, доктор Фрейд, — неубедительно сказал Эван.
     Открыв страницу, он вздохнул и снова начал читать с того места, где остановился. Его пальцы чувствовали тугие углы страниц, и внезапно по ним пробежала дрожь. Дневник затрясся в руках, и кровь застучала в ушах, грозя переполнить его этим звуком.
     Движением запястья он закрыл тетрадь и уронил ее на пол.
     — Черт! Я не могу это сделать.
     — Ты так говоришь, будто это чтото ужасное, — покачал головой Тампер. — Знаешь, что тебе нужно со всем этим сделать? — Он ткнул толстым пальцем в стопку тетрадей. — Тебе просто нужно пойти в подвал и сжечь, к ебеням эту хуйню. Избавься от них и забудь.
     — Не могу, — выдавил Эван. — Ты не знаешь, что это такое — жить с дырой в голове, не иметь возможности вообще ничего вспомнить о какомнибудь определенном дне!
     — Да ты шутишь! — резко хохотнул Тампер. — Я курил столько травы, что не помню происходившее в течение месяцев!
     Эван оставил без внимания это легкомысленное высказывание.
     — Если существует способ заполнить пробелы в моей памяти, то я должен его найти.
     — И в процессе поиска свихнуться? Не слишком ли велика цена? — поинтересовался Тампер. — Ты же психиатр, Эван, и ты прекрасно разбираешься в мозгах. Будешь продолжать — свихнешься, как и твой старик, — он покрутил пальцем у виска. — Mui loco.
     — Я должен попытаться, — тихо сказал Эван.
     Тампер со всего размаха упал на кровать.
     — Наверняка существуют более легкие пути достучаться до прошлого… — он сделал рукой волнообразное движение. — Поговори с кемнибудь, кто был там. Твоя мама не захочет терять…
     — Не впутывай ее сюда, — резко оборвал его Эван.
     Тампер кивнул.
     — Хорошо, ты не можешь поговорить с мамой и уж точно не можешь поговорить с твоим старым дружком Ленни, потому что он надолго ушел пообедать. А как насчет твоей школьной подружки? Как там ее, Кейти, что ли?
     — Кейли. Я не мог с ней увидеться. Мы разговаривали с ней последний раз, когда мне было тринадцать. Я с ней расстался…
     — Ну, вот тебе и прекрасная возможность с ней все наладить. Ты же знаешь, где она живет?
     — Риджвуд. Рядом с Саннивейлом. Несколько домов и пара магазинов.
     Эван вспомнил о том, что рассказала ему мать. Тампер развел руками.
     — Классно. Тогда ее легко будет найти, не так ли?
     Эван молча смотрел на мраморную обложку закрытой тетради, затем, подчиняясь внезапному порыву, он схватил ключи от машины и выбежал из комнаты, оставив позади удивленного Тампера.
     — Двадцать долларов в час! Всегда пожалуйста! — крикнул тот ему вдогонку.
     ></emphasis>
     
     Эван ехал весь день, остановившись лишь раз на заправке, чтобы сделать несколько звонков. Как ни странно, но он очень быстро выследил Кейли. В глубине души он надеялся, что ее будет невозможно найти и у него будет оправдание, чтобы развернуться и поехать обратно, но он почувствовал, как забилось сердце, когда узнал, что она действительно там, что она жива и что он на самом Деле снова увидит ее.
     Эван поговорил с дружелюбной женщиной в офисе шерифа Риджвуда, притворившись, что разыскивает одноклассников для вечера встречи выпускников, и с язвительным пожилым джентльменом — хозяином «Лесного парка», стоянки трейлеров, в одном из которых жила Кейли. Старик сказал, что она там практически не появлялась, так как работала в вечернюю смену. Ее можно найти на выезде из города, в забегаловке для дальнобойщиков. Эван записал адрес на бумажке и уехал.
     Чем ближе он подъезжал к закусочной, тем сильнее нервничал. Когда мимо проехал грузовик, осветив его фарами, он посмотрелся в зеркало заднего вида и отметил про себя, что выглядит измученным и нездоровым. Эван безуспешно пытался отогнать беспокойные мысли. Убрав пятерней грязные волосы со лба, он крепко сжал руль и прибавил газу, словно скорость могла развеять его беспокойство и страх.
     Когда в конце концов Эван свернул с дороги и подъехал к закусочной, на Риджвуд опустилась ночь. Это был пустынный островок хромированной стали и грязного стекла посреди моря асфальта. Он выключил двигатель и посидел минуту. Место было одиноким и казалось заброшенным, хотя Эван не был уверен в том, что не проецирует собственные чувства на здание, стоящее перед ним.
     Столовая отбрасывала маслянистый свет, собиравшийся вокруг нее, словно лужа подтаявшего воска, и над ней светились яркорозовые неоновые буквы, пульсировавшие без всякого ритма. Эван некоторое время смотрел на тени в окнах, неясные очертания людей в кабинках и за длинной стойкой. Время от времени между ними пробегал светлый силуэт. Официантка?
     Кейли работала в этом месте. Эван попытался совместить эту мысль с воспоминаниями о ней, печальной и красивой Кейли, и ее жестокой и несправедливой жизни.
     Дверь столовой внезапно распахнулась и извергла из себя двух водителейтолстяков во фланелевых рубашках и бейсболках.
     — За каким хреном мы остановились в этой дыре? — прохрипел один из них. — Еда здесь воняет.
     Другой дальнобойщик пожал плечами:
     — Это единственное место на пятьдесят миль. Хотя ты прав: еда здесь воняет, как жареная блевотина.
     Водители засмеялись. Их голоса затихали по мере того, как они удалялись по направлению к стоянке грузовиков.
     Сердце Эвана упало. Он явно не ожидал найти Кейли в такой забегаловке. Может, в какомнибудь дорогом ресторане, где ее ценят и хорошо платят, но не в «Закусочной Риджвуда».
     «Это моя вина, — сказал он себе. — Я мог помочь ей устроить жизнь подругому».
     Грузовики проехали мимо него, осветив габаритными огнями хромированную сталь столовой. Изпод их колес вылетал гравий. Он снова увидел пробежавший по залу белый силуэт, вспыхнувший, подобно яркой бабочке, в грязном окне.
     — И что я здесь делаю? — вслух спросил себя Эван. — Я что, и дальше буду сидеть здесь и тайком наблюдать за ней или все же зайду внутрь и поговорю с ней?
     Надев на лицо уверенную улыбку, он вышел из машины и пошел к столовой. По пути он уже не в первый раз мысленно повторил слова, которые намеревался ей сказать. «Я тут мимо проезжал… Ну и совпадение, что ты работаешь именно в этой столовой! Я тебя искал, и…»
     Все слова звучали плоско. «Я просто поговорю с ней, — решил он. — Этого будет достаточно».
     Дверь жалобно скрипнула, когда он вошел внутрь столовой. Внутри «Закусочная Риджвуда» была такой же неприятной, как и снаружи. В этом придорожном кафе почти за всеми столиками сидели криминального вида типы из Риджвуда и Саннивейла, а также, естественно, дальнобойщики, поглощающие с волчьей жадностью пережаренную еду и ядовитокрепкий черный кофе. В воздухе висело облако сигаретного дыма, а все поверхности были серыми от грязи.
     Едва Эван успел переступить через порог, как из дверей кухни выбежала Кейли, неся в руках несколько тарелок. На ней была застиранная краснобелая униформа, напоминавшая о пятидесятых и выглядевшая так, словно ее протащили пятьдесят миль по грязной дороге. Ее растрепанные волосы падали на бледное и потное лицо.
     Она выглядела измученной и истощенной. Крутящаяся дверь кухни отпружинила назад, как флиппер в бильярдеавтомате, и ударила ее по ноге. От удара она уронила тарелку с чили на грязный бетонный пол.
     — Ради всего святого… — раздался скрипучий мужской голос. — Ты можешь хоть один день отработать, не разбив чегонибудь?
     Эван выскочил обратно, спрятавшись за рядами телефонных автоматов, стараясь не попасть ей на глаза. Он видел, как она покраснела от смущения, наклоняясь, чтобы убрать с пола. Ее унижение заставило Эвана сжать кулаки.
     Здоровенный лысый мужик в поварском белом халате выглянул из кухни.
     — Не стой там. Убери все это дерьмо и возвращайся обратно к работе! — Он толкнул ее в грудь. — Сотни таких вот королев трейлерных стоянок готовы встать на четыре точки, чтобы получить эту работу, так что будь аккуратнее!
     Кейли не ответила. Она просто молча вернулась к уборке. Эвану хотелось войти внутрь и сказать чтонибудь, но он не решался. Он не мог вот так вот ниоткуда влететь в ее жизнь, как белый рыцарь, подвергая ее риску увольнения. Он должен поговорить с ней наедине.
     Она собрала с пола еду и осколки тарелки и понесла к мусорному ведру на кухне. По пути ее ущипнул за попку один из клиентов, жирный урод в кепке Mach, в котором Эван узнал одного из типов, ошивающихся в «Грязном Хэнке».
     — Хорошее мясцо! — хрюкнул он, демонстрируя полный гнилых зубов рот.
     Эван наблюдал ее реакцию. Он видел, как ее глаза блеснули ненавистью, но она лишь натянуто улыбнулась и пошла дальше.
     Он сел в машину и стал ждать, глядя на циферблат часов на приборной доске. Время медленно ползло к полуночи.

Глава четырнадцатая
     
     Необходимо понять, что история — это не только даты и места, не только имена в пыльных учебниках или экспонаты в музеях, это выбор, который мы делаем. Каждый из нас.
     Каждое решение, принимаемое нами, посылает волну вероятности бежать впереди нас, и следы того, что «могло бы быть» или «могло не случиться», разбегаются в стороны от наших путей, как бегут трещины по льду перед носом ледокола. В какойто момент каждый из нас оглядывается назад и думает: «А что было бы, если бы я был там, а не здесь, и поставил бы на красное вместо черного?»
     Мы играем с этими мыслями до тех пор, пока не устаем от них, хотя некоторые мудрецы утверждают, будто каждый не сделанный нами выбор существует отдельно, изолированно, хотя и параллельно с уже принятыми решениями. Вот уж совсем непонятно, что с этим делать. Если все вероятные варианты гдето проигрываются, то имеет ли вообще смысл чтолибо выбирать? Можно голову сломать в попытках разгадать эту тайну.
     Я твердо уверен в том, что выбор рождает жизнь и нередко ответствен за смерть. Я часто думал, что было бы со мной, если бы не эти дневники и не моя проклятая способность возвращаться в прошлое. Осталась бы Кейли в живых? Смогли бы мы остаться вместе, или мой мир продолжил бы распадаться на куски уже без нее? Если и существуют ответы на эти вопросы, то я не хотел бы их знать. Сейчас уж точно не хотел бы. Персонаж одной из пьес Шекспира — не помню, какой именно — говорит, что, мол, время все расставит по своим местам. Эта фраза имеет двойной смысл, и если бы я услышал ее сразу же после самоубийства Кейли, то воспринял бы эти слова, скорее всего, как руководство к действию, хотя на самом деле они служат предупреждением.
     Сейчас мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и чувствами и вспомнить, что именно произошло в тот день. Теперь, глядя назад, в прошлое, отягощенный грузом переживаний и душевных травм, виной которым моя самоуверенность, я не могу представить ни одного столь неразумного решения. Как мог я быть таким глупым, думая, что смогу переделать историю по своему желанию? Причинная связь, судьба, время — как ни назови, эта сила обрушивается на тебя, подобно ревущей реке, от рождения к смерти, от Большого Взрыва к Энтропии. Мне казалось, что я смогу выйти из этого потока, пройти назад по берегу и изменить направление течения так, как мне этого хочется. Однако если реку перекрыть плотиной, то она просто выйдет из берегов, и горе тому, кто построил свой дом у ее русла.
     Я это сделал. Я повернул время вспять и дал ему новое направление, будучи уверенным, что история примет эти перемены и продолжит свой ход, не заметив их. Некоторое время так и было. На какойто период я создавал для себя прекрасный маленький мирок, чтото вроде водоворота в реке, но давил на прошлое, а прошлое давило на меня.
     Давило все сильнее и сильнее.
     А затем все начало рушиться, и к тому времени, когда я понял, что двигаюсь по спирали, ведущей вниз, я был настолько далеко от границы, которую пересек, что не мог ее разглядеть.
     Вы, наверное, спросите: «Зачем он все это делал? Что толкало его на это безумие?»
     Ответ на эти вопросы ясен как день: несмотря на то, что мне стыдно в этом признаться, я бы сделал то же самое, даже если бы знал обо всех разрушительных последствиях. Прости меня, Господи.
     Почему же я тогда так поступил? Зачем было рисковать не только своим будущим, но и жизнями тех, кого я когдалибо знал? Зачем?
     Потому что я любил ее.
     ></emphasis>
     
     Тампер мудро решил не появляться в тот день в общежитии, и когда Эван вернулся с похорон Кейли, комната была пуста. Он был признателен своему другу за это. Тампер не знал, как вести себя в подобных ситуациях, и, несмотря на то, что Эван питал симпатию к этому толстому варвару, все же иногда ему необходимо было побыть в одиночестве. Воротник рубашки душил его, и он торопился переодеться. Зашвырнув рубашку в корзину с грязным бельем, Эван ощутил слабый аромат роз. Этот запах остался на рукаве рубашки и нес за собой ощущение печали. Когда он посмотрел на себя в зеркало, его глаза невольно скользнули к ожогу на груди, и он удержался от желания его снова потрогать. Зажившая рана выглядела как странное клеймо или шрам племенного обряда. На какоето время его разум обратился ко всему, что этот шрам представлял, то есть к опасной возможности изменять прошлое. В тишине Эван смотрел, как гаснут последние лучи солнца. На кровати перед ним лежали все его дневники — целая коробка тетрадей. Он почти сделал это. Он взял коробку и вынес все тетради к лифту, и нажал кнопку вызова, стараясь не думать о том, что намеревался сделать. Эван был готов бросить в огонь все свои записи. Уничтожив их, он останется ни с чем, навсегда лишившись возможности чтолибо менять и причинять зло. С этого пути его не свернуть. Дверь лифта открылась, и он увидел стоявшую в кабине красивую блондинку. Она посмотрел на Эвана, и его сердце екнуло. На секунду ему показалось, что это Кейли.
     — Привет, — девушка посмотрела на него вопросительно. — Вниз едешь?
     — Извини, — Эван услышал свой голос, словно он шел откудато издалека. — Нет.
     Он пошел назад к своей комнате, крепко прижимая к груди коробку с тетрадями. И теперь, оставшись один в темной комнате, он сделал выбор. Перевернув коробку, он вывалил все дневники на покрывало и начал их раскладывать в стопки, пытаясь найти какуюто определенную тетрадь. Он быстро нашел ее. На обложке была пожелтевшая наклейка с надписью «7 лет». Эта тетрадь была самой старой. Взяв ручку, он пролистал испачканные чернилами страницы с потрепанными уголками, пока не нашел то, что искал. Затем он начал лихорадочно писать, втискивая слова в узкие поля. Быстрый убористый почерк контрастировал с аккуратными печатными буквами, которыми он писал в детстве.
     «Говорят, что жизнь немного больше, чем просто сумма человеческого опыта, — писал он, изливая свои мысли на бумагу. — Если это правда, то я понятия не имею, кем сейчас являюсь. — Эван подавил очередной приступ тоски. — Я никогда не знал Кейли».
     Закончив, он перевернул страницу, выискивая глазами отмеченный ранее абзац. Глубоко вздохнув, он начал читать, шевеля губами.
     И снова почувствовал давление в черепе, появившееся из ниоткуда, как гром среди ясного неба, но теперь это не было для него неожиданностью, и Эван не пытался противиться. Как опытный пловец, он расслабился и позволил волнам увлечь его. Его голова склонилась на грудь. Он почувствовал, как искажается пространство. Комната начала дрожать и расплываться, и откудато издалека он услышал странный отголосок слов немолодого мужчины. Он чувствовал, как это начинается: отключение от настоящего и падение в прошлое. Мир Эвана уменьшился в размерах…
     …И двигался, дрейфуя и скользя, как масло на поверхности воды. В светлой большой гостиной Джордж Миллер посмотрел поверх новой видеокамеры и бросил на Томми злой взгляд.
     — Заткнись, кретин.
     Потом он повернулся к Кейли и Эвану, глядя на то, как двое детей хихикают и улыбаются друг другу.
     — А теперь надевай свой костюм, Эван. Пообещай мне, что это будет нашим маленьким секретом. — Мистер Миллер одним глотком осушил свой стакан. — Думаешь, ты сможешь?
     Эван слегка покачнулся, нетвердо стоя на ногах, словно разучившись ходить. Мальчик кивнул и начал неуклюжими движениями стаскивать с себя одежду.
     Мистер Миллер хищнически усмехнулся, отставляя в сторону пустой стакан и бросив жадный взгляд на раздевающегося Эвана.
     — Эй, ребята, а знаете, что я придумал? — с фальшивым восторгом в голосе сказал он. — У меня есть отличная идея. Давайте спустимся в подвал. Там прямо как в темнице!
     Кейли радостно захлопала в ладоши.
     — Это будет здорово! Как в настоящем замке!
     Она, казалось, не заметила произошедшей с Эваном перемены. Сияющую еще секунду назад улыбку на лице семилетнего мальчика сменило мрачное выражение.
     Ее отец приглашающе махнул рукой и последовал за ними с видеокамерой в руках. Кейли танцевала и кружилась, отчего ее платье развевалось.
     — Я дева Марианна, — провозгласила она торжественно.
     Мистер Миллер попросил Эвана снять полиэтиленовые чехлы с двух старых кресел и поставить их перед штативом, пока он монтировал на него свою камеру.
     — Ну вот… — сказал он. — Вы двое садитесь в кресла, и…
     Какойто треск заставил его вздрогнуть.
     — Что ты там делаешь? — прошипел он. У входа в подвал, натянув на глаза капюшон, стоял Томми.
     — Я что говорил насчет того, чтобы дверь в подвал была закрыта, идиот?!
     Томми насупился.
     — Но я хотел посмотреть!
     — Ты увидишь мой кулак, если сейчас же не сделаешь то, что я тебе сказал! — заорал его отец. — А теперь проваливай и закрой эту чертову дверь!
     — Ну и не нужен мне ваш дурацкий фильм! — Губы Томми задрожали от обиды, и он с силой хлопнул дверью.
     Мистер Миллер подождал еще секунду, чтобы убедиться в том, что мальчик ушел, а затем повернулся к Кейли и Эвану.
     — Ладно, актеры, вы готовы? — его голос звучал заговорщицки и в то же самое время непринужденно. — Итак, в этой части истории Робин Гуд женится на деве Марианне, ним надо поцеловаться и делать так, как делают взрослые.
     Услышав слово «поцелуй», Кейли подмигнула Эвану и хихикнула. Мальчик скептически посмотрел на ее отца.
     — Ну, Кейли, снимай платье, — спокойно сказал мистер Миллер.
     Веселое настроение девочки как рукой сняло, и она уставилась в пол. На ее щеках появился румянец стыда.
     Видеокамера заработала, когда мистер Миллер щелкнул переключателем.
     — Поехали!
     Эван молчал, спокойно наблюдая за ним. Когда Кейли так и не среагировала, в тоне ее отца появились угрожающие нотки.
     — Да ладно, это все равно что принять ванну. Не надо из этого делать проблему.
     Он посмотрел в объектив, стараясь держать детей в рамке.
     — Ты тоже, Эван, — добавил он резко. В подвале стало совсем тихо. Слышно было только, как крутится кассета. — Давайте! — прикрикнул мистер Миллер.
     Незаметно для всех дверь подвала тихонько приоткрылась, и изза нее появилось испуганное и одновременно любопытное лицо Томми. Отец Кейли хотел было еще раз прикрикнуть на детей, но внезапно наткнулся на горящий от ярости взгляд Эвана. Ни секунды не колеблясь, Эван подошел к Кейли и прикрыл ее уши своими ладонями.
     — Который час? — невинно поинтересовался он.
     Миллер удивленно моргнул. Он не привык к тому, что семилетние сопляки осмеливаются дерзить ему.
     — Который час? — повторил он. — Самое время для того, чтобы ты встал, куда тебе велено, черт побери!
     Улыбка тронула губы мальчика, и он покачал головой.
     — Ответ неверный, гондон.
     Матерное слово застало Миллера врасплох, и от удивления у него открылся рот.
     Эван продолжил спокойным и размеренным тоном:
     — Позволь мне сказать, что это такое. Для тебя это момент решения. В следующие тридцать секунд ты откроешь одну из двух дверей. Первая дверь — при неправильном выборе — навсегда травмирует тебя.
     Челюсть мистера Миллера шевелилась, но изо рта не выходило ни звука. Он был ошарашен тем, что эти взрослые слова слетают с уст маленького мальчика, и его взгляд метался по подвалу в поисках того, кто так жестоко его разыгрывает.
     — Что случилось с…? — пробормотал он ошеломленно. — Как это у тебя получается? Кто научил тебя таким словам? Кто тебя подослал?
     Эван продолжал, повысив голос:
     — То, что ты сегодня хотел сделать, превратило бы твою прекрасную дочь в пустую оболочку, ее доверие к людям было бы подорвано больным папашейпедофилом.
     Джордж Миллер даже задохнулся от этих обвинений.
     — И, в конце концов, это приведет ее к самоубийству. — Эван бросил на него взгляд, полный ненависти. — Отличная работа, папочка.
     — Кто… — хрипло прошептал мистер Миллер. — Кто ты?
     Сейчас ему было на самом деле страшно, как никогда в жизни.
     Мальчик убрал с ушей Кейли свои ладони и отмахнулся, словно это не имело значения.
     — Скажем так, за тобой пристально наблюдают, Джордж. У тебя есть возможность выкинуть все свое порно и обращаться с Кейли как… — Эван выдержал эффектную паузу. — Скажем, как любящий отец должен обращаться со своей дочерью. Договорились, папа?
     — Дда, — ответ прозвучал так, словно мистера Миллера ктото душил.
     Холодная улыбка Эвана стала еще шире.
     — А теперь слушай внимательно, гондон. Еще раз облажаешься, и я тебя кастрирую, ты, жалкий сукин сын!
     Руки Джорджа инстинктивно закрыли пах, и он нервно кивнул.
     — И еще коечто.
     Эван наклонился к уху Кейли и прошептал ей чтото. Она неуверенно смотрела в пол, прежде чем поднять глаза на отца. Поежившись, она взглянула на Эвана, ища поддержки.
     — Давай, — сказал он. — Скажи ему. Не бойся.
     Его уверенность придала ей немного храбрости, и она повернулась к Джорджу.
     — Не смей меня больше трогать.
     — Яя не буду.
     Кейли подняла с пола свой костюм.
     — Мне холодно, и я хочу одеться.
     Эван усмехнулся и поманил Миллера пальцем поближе.
     — Знаешь что, Джордж? Если хочешь сделать чтонибудь хорошее, научи хоть немного своего сыночка Томми держать себя в рамках, потому что он настоящий садист.
     Стоя на площадке лестницы, Томми побелел, услышав свое имя. Его пальцы нащупали какуюто вещь — одну из кукол Кейли — и нервно начали скручивать ей голову. Перед глазами Эвана все снова затуманилось и съежилось.
     Проснувшись, он широко заулыбался, вспоминая случившееся, но его радость тут же погасла, когда в голову ему вонзились кинжалы боли. В этот раз было подругому. Прежде, в два первых возвращения, не было ничего серьезного. Так, легкое недомогание. Сейчас все было намного хуже. Теперь он чувствовал, как его мозг разрывается. Перед его глазами мелькал водоворот красок, звуков и запахов, сменяющихся и превращающихся в бурю хаотичных, разрозненных воспоминаний. С большой скоростью они мелькали в его памяти, словно короткие видеоклипы.
     Детский смех, когда он возил Кейли в маленьком красном автомобильчике по двору Кэганов… Они играют в детской комнате семейного ресторана… Он раскачивает ее на сделанных из автомобильной покрышки качелях…
     Он никак не мог остановить этот поток нахлынувших воспоминаний.
     Повернувшийся к подростку в кинотеатре Томми… Пронзительная боль, когда вспыхивает пропитанный бензином мешок на свалке… Мама, увозящая его навсегда от дома… Любовь, расцветающая в его душе, когда Кэйли выходит из автобуса и попадает прямо в его объятия… Возбуждение и радость, когда он везет ее на раме своего велосипеда, проезжая мимо матери в саду..
     Последствия измененных событий сталкивались с настоящим ошеломляющей волной. Эван снова видел прекрасную, улыбающуюся Кейли в своих воспоминаниях, но теперь она была беззаботной и счастливой, без всякого следа неуверенности и беззащитности, которые всегда присутствовали на ее лице раньше.
     Пикник в лодке, солнце плещется в воде… Его губы чувствуют теплоту ее губ под огнями новогодних фейерверков… Кейли в великолепном платье встречает с ним рассвет после школьного бала…
     Поток воспоминаний внезапно прервался от какогото внутреннего удара, и тело Эвана сжалось. Он застонал от судорожной боли, пронизывающей его с ног до головы. Он почувствовал, что его верхняя губа стала мокрой, и потянулся к ней. Из ноздрей потоком лилась кровь. Когда он попытался встать, чьято рука потянула его вниз.
     — Эван? — услышал он сонный женский голос. — Дорогой, ты в порядке?
     Щелкнул выключатель, и яркий свет осветил комнату. Эван был потрясен.
     Мрачная маленькая комнатка, которую он делил с Тампером, исчезла. Он какимто образом оказался в постели под розовобелым покрывалом. Все в этой комнате указывало на то, что здесь живут девушки.
     — Эван, в чем дело?
     Он повернул голову, чтобы посмотреть на говорившую. Со своей половины кровати на него смотрела заспанная Кейли. На ее лице отразилось беспокойство. Увидев ее, он едва не упал в обморок.
     — О, Господи! Эван, у тебя кровь!
     — Кейли, — только и смог сказать он. Она была, вне всякого сомнения, самым прекрасным существом, которое он когдалибо видел.

Глава шестнадцатая
     
     В ту ночь Эван и Кейли занимались любовью со страстью любовников, обретших друг друга снова. Он двигался в такт ее податливому безупречному телу. Он ощущал ее всеми органами чувств: нежную ласку ее прикосновений, непередаваемый запах волос и биение ее сердца. В конце концов, они оторвались друг от друга и лежали обнявшись. Ему хотелось оградить, защитить Кейли от темноты вокруг них. На него снизошел вдруг абсолютный покой.
     На губах Кейли играла улыбка удовлетворения.
     — О Боже! Это было чтото! Где ты научился всем этим штучкам?
     Он, поколебавшись, ответил:
     — Я, эм, прочитал недавно «Камасутру»… Эван смотрел на нее, и снова тревожное предчувствие стало одолевать его.
     — Надеюсь, тебе не показалось это странным?
     Она хихикнула.
     — Ну, если можно назвать множественные оргазмы странностью…
     Кейли снова прижалась к нему, улыбаясь.
     Эвану хотелось успокоиться рядом с ней, но ощущение тревоги грозило захлестнуть его, вылезая изо всех уголков сознания. На прикроватной тумбочке Кейли внезапно зазвонил телефон, и Эван, не раздумывая, снял трубку.
     — Пррривет, — прохрипел он. На другом конце была мертвая тишина. — Алло? Кто это?
     Кейли пожала плечами.
     — Да пошли они…
     Эван улыбнулся и кивнул согласно, кладя трубку на место.
     — Что еще за ерунда?
     — Наверное, один из мальчиков Гвен уснуть не может. У нее миллион поклонников.
     — Ага, — он кивнул с шутливой серьезностью. — Бедняжка. У нее нет таких роскошных отношений, какие у нас с тобой…
     Кейли согласно мурлыкнула.
     — Ты когданибудь задумывалась над тем, что делает нас такой идеальной парой? — спросил Эван.
     — Да нет, — пробормотала она. — Просто так есть, и все.
     — Но всетаки, что заставило тебя сбежать и приехать ко мне после моего переезда?
     Кейли удивленно на него посмотрела.
     — Как будто он мог меня остановить. Да и что он мог мне сделать?
     Она ответила таким тоном, будто этот вопрос был самым дурацким, который она когдалибо слышала. Эван никак не прокомментировал это и только сильнее прижал ее к груди.
     — Думаешь, мы всегда будем вместе? Она отодвинулась от него и с любопытством посмотрела.
     — Но это же и есть наш план, не так ли? — ответила она. — Ты и я — вместе. Сквозь огонь, воду и медные трубы. Не об этом ли мы всегда с тобой говорим?
     От того, что она сказала, беспокойство Эвана немного отступило.
     — Я просто хотел удостовериться. Кейли улыбнулась.
     — Прекрасно. Тогда иди ко мне и дай мне немного сахарку.
     ></emphasis>
     
     Женское общежитие было построено в пятидесятые, во времена менее параноидные и более мягкие. Северный угол здания примыкал к зданию колледжа, а противоположная сторона выходила на дорогу, усаженную высокими ветвистыми деревьями. Их кроны, соединяясь над дорогой, образовывали навес, и тяжелые ветви с листьями загораживали уличные фонари. Это был камень преткновения между студенчеством и городским советом, где каждая сторона требовала оплатить стрижку деревьев, но пока ни те, ни другие за это так и не взялись. В результате с приходом ночи на некоторых участках улицы было темно, как в банке чернил, и — еще один промах управления городского планирования — телефонная будка была как раз в пределах одной из темных зон.
     Лампочка в будке давно была разбита, а стекло расписано неприличными граффити соперничающих братств. Для того чтобы разглядеть стоящего в этой будке со стороны, потребовался бы прибор ночного видения. Человек в будке стоял, положив одну руку на телефон, а другой упираясь в стекло. С этой точки женское общежитие очень хорошо просматривалось. Мягкий свет включенного телевизора освещал окна первого этажа, на втором этаже горел свет. Окно комнаты Кейли как раз выходило на дорогу.
     Пальцы наблюдавшего за окном человека напряглись на телефонной трубке. Он решал, стоит ли ему снова набрать ее номер. Решил, что не стоит. Они получили достаточно предупреждений. Не надо было вообще им звонить. А теперь нужно вернуть коекакой должок.
     Спустя несколько минут фары проезжающей машины осветили телефонную будку.
     ></emphasis>
     
     Эван сидел в шезлонге и обмахивался листовкой, глядя на то, как салаги бродят по двору, собирая пивные бутылки, коробки изпод пиццы и прочий мусор. Он смотрел на них с жалостью. Один особенно неуклюжий парень был назван Хантером «Мисс Тета», и беднягу принудили носить старое вечернее платье, рыжий парик и пластмассовую тиару.
     У Эвана с трудом укладывалось в голове, как ктото по своей воле мог идти на все эти насмешки и унижения для того, чтобы попасть в братство, узнать о какихто идиотских секретных рукопожатиях и присоединиться к клубу любителей пива. Он усмехнулся. По крайней мере, если ему и пришлось пройти через все это, то это случилось не с ним, а с какимто другим Эваном.
     Он набрал в грудь воздуха и крикнул:
     — Эй! Завязывайте! Бросьте всю эту херню и тащите свои бесполезные задницы сюда!
     Эван старался, чтобы его голос звучал как у армейского сержанта, но его прямотаки распирало от смеха.
     Салаги сделали то, что им приказали, и собрались вокруг него.
     — Да здравствует, да здравствует, «Тета Чи…» — запел парень в платье.
     Эван поднял с земли деревянную ложку и помахал, как дирижер, прося их остановиться.
     — Заткнись, идиот, здесь я говорю.
     Он треснул ложкой по салатнице, которую один из несчастных салаг носил на голове, как шапку.
     — Тихо! Так. Возьмите это и прочитайте. Эван раздал листы бумаги, которыми до этого обмахивался, как веером. Мисс Тета изучал их с напряженным выражением лица.
     — Это что, наше следующее задание? Эван кивнул.
     — Точно. Так все из вас, «духов», поняли, что нужно сделать?
     Салатница поднял руку.
     — Эээ, мы не «духи», мы — «салаги». Сэр Брат Эван Сэр.
     — «Салаги», «духи»… какая, на хрен, разница, — весело ответил Эван. — Теперь слушайте внимательно, потому что это в ваших интересах. Вы делаете все это, — он ткнул ложкой в лист бумаги. — А я не буду больше вас гонять. Обещаю.
     Он театрально поднес руку к сердцу.
     — Клянусь честью брата «Тета Чи чегото там». Договорились?
     Студенты радостно закивали, соглашаясь.
     — Но где мы достанем всю эту одежду? — спросил Салатница.
     — Да все лучше, чем эта вшивая дрянь, — ответил Мисс Тета, поддернув платье. — Я участвую.
     ></emphasis>
     
     — Ты чего это так разоделась? — кисло спросила Гвен, накладывая очередную порцию горячего воска на ногу. — Мистер Чудесный ведет тебя в «Макдоналдс»?
     Кейли плюнула малинкой в соседку и застегнула, наконец, молнию своего платья. Она покрутилась, рассматривая себя в большом зеркале.
     — Моя задница не выглядит большой в этом платье? — спросила она.
     Гвен хмыкнула.
     — Кейли, дорогуша, твоя задница не будет выглядеть большой, даже если тебе под платье покрышку засунуть. Ненавижу это в тебе. Ты такая стройная.
     — Надо больше сексом заниматься, — ответила Кейли.
     — Пожалуйста! — Гвен капитулирующее подняла руки. — Мне и так хреново слушать вас каждую ночь.
     Она передразнила ее высоким голосом:
     — «Ох, Эван, возьми меня…»
     Кейли бросила в подругу подушку, и они весело расхохотались.
     — А как насчет тебя и Хантера? — спросила она. — Или это уже история?
     — Давно, — ответила Гвен. — Он симпатичный, и все такое, но тупой, как кирпич, и думает, что быть джентльменом — значит открывать для дамы пивные бутылки зубами.
     — Очаровательно.
     — Ага… — Гвен сорвала восковую полоску с ноги и выматерилась. Потом она серьезно посмотрела на Кейли. — Ты знаешь, Эван понастоящему тебя любит. Он изза тебя с ума сходит.
     Кейли улыбнулась.
     — Я знаю.
     — Так что же тебя беспокоит? Я же чувствую. Давай говори. Он может прийти в любую минуту.
     Улыбка сошла с лица Кейли.
     — Просто… Даже не знаю, как и объяснить, но, понимаешь, в нем чтото изменилось…
     — В плохую сторону?
     — Да нет, хотя я не уверена…
     Кейли так и не закончила фразу, потому что в дверь ктото бойко постучал.
     — Сообщение для мисс Кейли Миллер, — раздался голос Эвана. — Ваш кавалер прибыл.
     Гвен улыбнулась.
     — Иди давай. Не заставляй его ждать. Он в женском общежитии, а мужчины — они слабые.
     Кейли отбросила сомнения и открыла дверь, за которой стоял Эван в вечернем костюме с галстукомбабочкой.
     — Уау! Ты выглядишь как Джеймс Бонд. Эван поднял брови и с фальшивым шотландским акцентом ответил:
     — Шуда пшалшта, мишш Манипенни.
     Она не знала, чего ожидать, и подумала, что, возможно, у подъезда их ждет лимузин, чтобы отвезти в дорогой ресторан в центре, но вместо этого он взял ее под руку и повел к зданию общежития братства «Тета». Он отказался объяснить, в чем дело, и Кейли оставила попытки разузнать, куда они идут, понимая, что из него не вытащить и слова.
     Они вошли в главный корпус и поднялись по лестнице. Кейли было подумала, что он ведет ее к себе, но они прошли мимо его комнаты к следующему пролету, ведущему на чердак.
     — Ты мне скажешь наконец, что происходит?
     — Скоро, — улыбнулся он.
     — Куда ты меня ведешь?
     Эван подмигнул ей.
     — Увидишь. Поверь, тебе понравится.
     Они подошли к деревянной двери, ведущей на крышу, и он, улыбаясь, открыл ее, приглашая войти.
     — После вас, моя дорогая.
     Кейли вышла на крышу и от удивления прикрыла рот рукой.
     — О, Господи!
     Вся крыша общежития была старательно украшена гирляндами разноцветных огней, бумажными китайскими фонариками и сотнями свечей. В центре стоял стол, сервированный на двоих, а с каждой его стороны в два ряда выстроились официанты. Все было сделано по высшему разряду.
     Эван кивнул одному из салаг и щелкнул пальцами. Два официанта немедленно отодвинули для них стулья.
     — Сэр, мадам, — обратился к ним высокий парень, выглядевший намного лучше в мужской одежде. — Ваш стол готов.
     Кейли хлопнула в ладоши и восторженно засмеялась.
     — Не знаю, что и сказать. Это прекрасно.
     — Присаживайся, — сказал Эван.
     Она сделала шаг к столу, и тут же на нее посыпались лепестки роз. Кейли подняла глаза и увидела еще двух студентов, бросающих в вечерний воздух пригоршни лепестков.
     Она села, впечатленная этим романтическим жестом Эвана.
     — Зачем ты все это для меня делаешь?
     Эван сел напротив нее и тепло улыбнулся.
     — Это вопрос простой математики, — сказал он. — Я проснулся сегодня утром и увидел твою улыбку… И понял, что хочу провести остаток жизни с тобой.
     Их руки встретились поверх стола, и Кейли крепко сжала его ладони. Она пыталась найти подходящие слова, чтобы сказать ему о своих чувствах, но не могла. Эван прочитал в ее глазах все, что она хотела ему сказать.
     Кейли почувствовала, как ее душа воспарила в звездное небо. Они наклонились друг к другу для поцелуя, и в этот момент у них было такое ощущение, будто это их первый настоящий поцелуй.
     В следующую секунду эта прекрасная иллюзия была разрушена. Ктото с грохотом пробежал по лестнице на чердак и влетел на крышу.
     Эван вскочил со стула, готовый разразиться гневной тирадой, когда увидел Хантера и Кевина, разрушивших романтику этого вечера. Однако выражение на их лицах подсказало ему, что чтото случилось.
     — У вас должна быть серьезная причина для этого.
     — Эван! — выдавил запыхавшийся Хантер. — Мы тебя везде ищем!
     — Твоя машина, чувак, — сказал Кевин. — Ктото изуродовал твою машину.
     Вечер был безнадежно испорчен, и Кейли с Эваном обменялись беспокойными взглядами.
     — Как?! — прорычал Эван.
     Хантер бежал впереди, Эван за ним. Кейли старалась поспевать на высоких каблуках. Они пересекли газон перед общежитием братства и сбежали вниз по холму туда, где Эван припарковал свою потрепанную «хонду». Его хорошее настроение быстро сменили озабоченность и смятение.
     — Черт, — пробормотал он. — Это еще что такое?
     Машина была изуродована тщательно. «Хонда» стояла в окружении осколков битого стекла, каждое окно было разбито, так же как и зеркала. Колеса были изрезаны, а из сидений торчали куски поролона. Крышка капота валялась на дороге, и Эван видел, что все провода и трубки вырваны с корнем. Руль лежал на крыше, изогнутый овалом. Тормозная и охлаждающая жидкость натекла под машину из изрезанных трубок.
     Он заглянул внутрь. Приборы и радио были разбиты. Какойто предмет привлекло его внимание, и он, потянувшись, взял его в руки. Подобно какомуто безумному украшению, на разбитом зеркале висел шипованный собачий ошейник. Он был абсолютно новым, и Эван почувствовал, как все внутри него провалилось, когда он прочитал надпись на нем
     — Крокет, — прошептал он.
     Он повернулся и увидел, как потихоньку вокруг них собирается народ, чтобы посмотреть на причину шума. Он обратился к стоявшему ближе всех толстяку в хоккейной майке.
     — Ты видел, кто это сделал? Ты видел когонибудь?
     Парень поднял руки вверх.
     — Нет, мужик, я не видел.
     Эван обвел глазами остальных зевак, но они лишь отрицательно качали головами или пожимали плечами.
     Хантер плюнул на асфальт, едва контролируя себя от злости.
     — Знаете, кто это мог быть? Скорее всего, эти мудаки из «Пики». Пошли, врежем им как следует!
     Кейли взяла ошейник из рук Эвана и, посмотрев на него, содрогнулась от ужаса.
     — О нет, — прошептала она. — Это не может быть он…
     — А кто еще? — подойдя к ней ближе, Эван понизил голос до злого шепота. — Кому еще известно, что у меня была собака по имени Крокет? Это работа Томми! — Он бросил взгляд на изуродованную машину. — Твой ненормальный старший братец пролез на территорию студгородка и разнес вдребезги мою машину!
     Она в страхе оглядела толпу зевак.
     — Эван, — предупреждающе сказала она. — Он может все еще быть здесь.
     Эван, не слыша ее, отошел в сторону.
     — Как это могло сойти ему с рук? — спросил он у Хантера. — Неужели все спали? Он разнес мою машину прямо перед этой сраной братской общагой!
     К нему подскочил взбешенный Кевин.
     — Нука повтори, что ты только что сказал, Треборн! Сраная братская общага? Это братство, ты, мудак! Ты ведь не называешь страну, где живешь, сраной?
     Эван отмахнулся от него и вернулся к Кейли, которая все еще держала в руках ошейник. Внезапно эта тупая, варварская, бессмысленная выходка заставила его поновому посмотреть на этот новый мир.
     — Достаточно, — сказал он ей. — Пойдем отсюда.
     Девушка поежилась. Несмотря на теплый вечер, ее голые плечи дрожали.
     Эван снял пиджак и хотел накинуть на нее, но она шагнула назад, отстраняясь, с беспокойством глядя на него.
     — Не надо, — сказала она, нервно оглядываясь.
     — В чем дело? — спросил он, пытаясь проследить за направлением ее взгляда.
     — Возможно, он следит за нами, — ответила она с легким беспокойством в голосе.
     — Да плевать на него! — разозлился Эван. — Неужели ты думаешь, что я позволю этому козлу диктовать нам, как надо жить? Пошел он!
     Но Кейли все равно уклонилась от его объятий и покачала головой.
     — Пожалуйста, Эван, давай уйдем отсюда. Я не могу здесь больше оставаться. Просто отведи меня домой.
     Эван увидел страх в ее глазах, и желание драться покинуло его.
     — Хорошо, — сказал он. — Но мне нужно коечто сделать, на случай если он все еще гдето здесь.