Глава двадцатая
     
     Легкий бриз донес до Кейли собачий визг, и она указала кудато пальцем.
     — Смотрите! Вы видите?
     Эвану не нужно было смотреть туда, поскольку воспоминание тут же всплыло в его сознании, но он все же повернул голову в ту сторону. Ленни обернулся, непонимающе открыв рот. Конечно же, там, у железной дороги, находилась старая свалка, где Томми готовился убить беззащитное животное.
     — Мы должны…
     Впервые после перемещения Эван обратил внимание на Кейли. Он засомневался: она изменилась. Он помнил прежнюю Кейли как неуклюжую девчонкусорванца в мешковатых платьях, с растрепанными волосами и потупленным взглядом. Девочка, которая стояла перед ним сейчас, была другой. Яркая и женственная, почти девушка, в красивом платье.
     — Ты потрясающе выглядишь… — пробормотал он, забывшись на минуту.
     До них снова донесся собачий визг, и Эван опомнился. К нему вернулось понимание того, зачем он здесь. Он посмотрел вокруг и увидел кучу мусора.
     — Мне нужно коечто сделать!
     Обеспокоенная Кейли позвала его:
     — Что происходит, Эван? Может, нам стоит позвонить пожарным или…
     — Нет! — перебил он ее. — Мы должны сделать это сами!
     Он начал рыться в куче мусора, отбрасывая в сторону доски, старые газеты и тряпки.
     Озадаченные Кейли и Ленни с беспокойством наблюдали за Эваном.
     — Нам понадобится чтонибудь, чтобы разрезать мешок!
     — Мешок? — пробормотал Ленни. — О каком мешке он говорит?
     Рука Эвана наткнулась на чтото острое, и он вытащил из кучи мусора изогнутую железку. Это был широкий плоский предмет, острый, похожий на лезвие. Эван удовлетворенно кивнул. Пойдет.
     — Эван, ты пугаешь меня… — сказала Кейли, но Эван проигнорировал ее замечание и протянул железку Ленни.
     — Я хочу, чтобы ты взял это, Ленни. Поверь мне.
     Ленни посмотрел на железку, потемнев лицом.
     — Я… мне нельзя быть здесь…
     — Послушай меня, — надавил на него Эван. — Сегодня твой день искупления. Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым за ту женщину и ее ребенка…
     — Эван, остановись! — перебила его Кейли. — Не мучай его! Сейчас не время…
     — Сейчас именно то самое время! — ответил он ей с напором в голосе. — Ленни, сегодня твой шанс искупить свою вину и сделать все правильно. Ты можешь начать все с чистого листа…
     Лицо Ленни выражало смущение.
     — Э? О чем это ты? Я не понимаю…
     — Ты ведешь себя как сумасшедший! — чуть не плакала Кейли.
     В голосе Эвана появились нотки отчаяния.
     — Пожалуйста, Ленни. Если ты верил Мне раньше, то поверь и сейчас.
     Он сунул железку в руки подростка.
     — Перережь веревку.
     Ленни нервно кивнул и прижал металлическую штуку к груди.
     Эван виновато посмотрел на Кейли. На ее лице было написано смятение и беспокойство.
     — Пошли, у нас мало времени.
     Он побежал, и, поколебавшись, Кейли и Ленни последовали за ним к дыре в проволочном ограждении.
     События происходили так быстро, что Эван едва поспевал за ними. Они увидели Томми, стоявшего у костра, который он развел рядом с автомобильным прессом. В воздухе висел запах дыма и бензина. Увидев их, Томми сплюнул и прорычал:
     — Ты! Я еще не закончил!
     Пес заскулил, и взгляд Эвана уткнулся в шевелившийся рюкзак.
     — Крокет! Ты, сукин сын, что ты делаешь с моей собакой?
     Томми вылил бензин на рюкзак и бросился на Эвана с палкой, но на этот раз Эвану не понадобилось предупреждение Ленни, и он пригнулся, уворачиваясь.
     — Кейли… — крикнул Эван, но опоздал на секунду, и Томми ударил сестру. Это привело его в ярость. — Посмотри, что я изза тебя сделал!
     Эван поднял руку, останавливая его.
     — Да что с тобой?
     Томми снова пошел на Эвана. сбив того с ног. От боли в глазах Эвана зарябило. Он развернулся в сторону Ленни, но того не было видно.
     Эван окликнул Кейли, но она лежала в грязи, не подавая признаков жизни.
     — Кейли! Очнись! Пожалуйста, очнись!
     — Почему бы тебе не поцеловать ее, прекрасный принц! — крикнул Томми, подлив в костер бензина. Подросток схватил палку свободной рукой и нанес еще один удар. Голова Эвана откинулась назад, и он почувствовал, как кровь заливает ему лицо.
     Не давая ему прийти в себя, Томми начал пинать его по ребрам и в живот. Эван закашлялся и сплюнул кровавый комок.
     Над ним возвышался Томми.
     — Слушай меня внимательно, Эван… «В этом мире миллион других сестер. Не надо было тебе связываться с моей!»
     Эван услышал эти слова еще до того, как Томми их произнес. Он хрипло выдохнул:
     — Подожди, Томми. Просто выслушай ~ Меня. Я сделаю все, что ты скажешь.
     Перевернувшись, Эван пригвоздил противника твердым взглядом.
     — Если ты хочешь, чтобы я никогда не встречался с твоей сестрой, я не буду. Просто отпусти Крокета.
     Томми дрогнул: он не ожидал такого ответа, и это застало его врасплох.
     — Кроме того, — продолжал Эван, — если ты убьешь Крокета, то тебя отправят в колонию для несовершеннолетних. Ты проторчишь там до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать.
     Он высматривал в глазах Томми понимание и, к своему удивлению, нашел его.
     — Тебе это не нужно. Я знаю, что ты не оставишь сестру со своим отцом. Ты просто хочешь ее защитить.
     Слова Эвана, как ни странно, достигли цели, и лицо Томми смягчилось. Эван увидел отблески настоящей благодарности на лице своего противника.
     — Я…
     Томми упал на колени рядом с мешком и начал развязывать веревку, но внезапно воз дух разрезал вопль ненависти. Эван повернулся и увидел выскочившего изза старого «Фольксвагена» Ленни, размахивающего острой железкой, как коротким мечом. Томми удивленно поднял глаза, следя за тем, как самодельное лезвие опускается на него.
     — Ленни! — прокричал Эван, но, ослепленный яростью, подросток не слышал его. Со всего разбега он упал на Томми и воткнул лезвие в мягкую кожу на его шее. Томми не кричал. Из его горла вырвалась яркокрасная струя крови, и он захлебнулся. Схватившись за железку, торчавшую из шеи, он хрипел и булькал.
     — Твою мать, Ленни, нет! — Эван почувствовал, что его затошнило от ужаса, когда он увидел, как Томми завалился на бок. Ленни опустился на траву, вытирая о землю окровавленные руки. Его глаза были черными и пустыми.
     Эван попытался встать на ноги, но они его не слушались. Рядом с ним зашевелилась и начала подниматься Кейли.
     — Томми? — в этом единственном слове смешались потрясение, ужас и паника.
     Кровь выходила из раны в горле Томми медленными толчками, и при виде этого Кейли издала душераздирающий, истеричный визг. Боковым зрением Эван заметил, как из мешка вылезла собака и в страхе помчалась прочь, но он не мог оторвать взгляда от измазанного кровью Ленни, сидевшего и смотревшего на дело рук своих пустыми глазами на абсолютно лишенном какихлибо эмоций лице. Глядя на его темный подрагивающий силуэт, выделявшийся на фоне голубого неба, Эван почувствовал, что снова отключается…
     Шок от пробуждения был похож на ощущение, будто через тело пропустили сильный электрический разряд. Руки и ноги Эвана дергались в судорогах, сбивая в кучу простыни на кровати, в которой он лежал. В одно мгновение он понял, что находится в комнате, которую делил с Тампером, но почемуто они поменялись кроватями, а затем его мозг пронзила смертельная боль. Эван застонал и сжал руками виски, словно это могло облегчить его страдания.
     Как и раньше, когда он пытался изменить ход событий, вернувшись в подвал Миллс ров, последовавший шок атаковал его потоком сталкивающихся образов, штурмующих память, и воспоминания пересекались и соединялись. В тот раз это было ужасно, но сейчас было в десять раз хуже.
     — О Господи, помоги мне! — прокричал он, едва слыша свой голос, будто он сам находился в миллионе миль отсюда.
     Великолепная и прекрасная Кейли, лежащая рядом с ним… Ее розовая комната в женском общежитии… Флиртующая Гвен… Свежий яблочный аромат любимых духов Кейли…
     Воспоминания разноцветными пузырьками поднимались на поверхность его сознания, пребывали там мгновение, потом бледнели и исчезали. Он отчаянно пытался удержать их, но они съеживались, становясь лишь едва различимыми призраками.
     Та чудесная ночь на крыше общежития с разноцветными гирляндами огоньков и фонариков… Волшебно красивая Кейли… Внезапный страх при виде разбитой машины… Угрозы озверевшего Томми…
     Как старые, выцветшие на солнце фотографии, воспоминания разваливались, распадались на фрагменты.
     Тюремные татуировки Карлоса, его внимательный взгляд… Давящие серые стены и Колючая проволока на заборе вокруг тюрьмы… Ненавидящие глаза Карла… Кровожадные улыбочки Рика и остальных скинхедов…
     Когда на место исчезающих воспоминаний стали приходить другие, Эван почувствовал новый приступ головокружения.
     Ухмыляясь, Тампер берет у него учебник… Они вдвоем пьют пиво в комнате общежития… Знакомятся с девушками, студентками колледжа…
     А затем, из самого центра урагана образов, пришло еще одно очень яркое воспоминание, которое раскаленным клеймом впечаталось в его сознание.
     Безжизненные и бездушные глаза Ленни… Обмякшего и безвольного, его запихивают в смирительную рубашку… Он сидит в углу комнаты с мягкими стенами, глядя на всех глазами глубоководного хищника…
     Все тело Эвана охватили конвульсивные спазмы, и он скорчился на мокрых от пота простынях. Глаза его закатились, обнаружив красные прожилки на белках.
     — Чувак, я пиво принес… — сказал вошедший в комнату Тампер, но слова застряли у него в глотке, когда он увидел дергающееся в конвульсиях тело Эвана. Бумажный пакет с банками пива выпал у него из рук. и он попятился в ужасе. — Ни хрена себе!
     Тампер обшарил взглядом коридор в поисках когонибудь и увидел одного из лабораторных ботаников, который пытался попасть ключом в замок.
     — Эй ты! — заорал Тампер. — Быстро звони девятьодинодин!
     Эван попытался чтото сказать, но из его горла вырывался только неразборчивый хрип.
     Тампер подошел к кровати и, поддерживая ему голову, стал вытирать кровь, хлеставшую из носа Эвана, старым полотенцем.
     — Эй, старина, да что же такое с тобой случилосьто?
     — Тхххтпфххх…
     — Спокойно, Эв, — сказал Тампер, изо всех сил стараясь подавить панику. — Просто успокойся, чувак. Тампер с тобой, парень. С тобой все будет в порядке. Подмога уже в пути.
     Он обернулся и проорал:
     — Эй! Где эта блядская «скорая»?!
     ></emphasis>
     
     Когда Эвана доставили в клинику Саннивейла, он уже пришел в себя и требовал, чтобы его отправили обратно, убеждая врачей в том, что он в полном порядке, однако было слишком поздно. Когда его везли на каталке, он увидел, что его мать уже была здесь и встревожено говорила о чемто с доктором Редфилдом.
     Андреа бежала рядом с каталкой, пока санитары не закатили Эвана в один из кабинетов диагностики. Ее глаза блестели от слез.
     — О Эван, как ты себя чувствуешь? Он бодро улыбнулся.
     — Со мной все в порядке, мам. Просто кровь из носа пошла, и все. Наверное, переутомление.
     Она не поверила ни единому его слову, но улыбнулась в ответ и сжала его руку.
     — Доктор сказал, что обследует тебя на предмет травмы головы.
     — Это всего лишь томографическое сканирование, — раздался изза ее спины голос Редфилда.
     Эван усмехнулся.
     — О да. Миссия на Марс.
     — Попытайся расслабиться, сынок. Мы быстро закончим. — Редфилд выглядел усталым и помятым: годы давали о себе знать.
     Эвана положили на кушетку под массивным механизмом сканера, и кушетку втянуло внутрь машины. Прибор заработал, выискивая недостатки и повреждения в мозге пациента.
     Когда обследование было закончено, медсестра пересадила Эвана в креслокаталку и повезла по коридору, не обращая внимания на его протесты. Некоторое время он молчал, затем, посмотрев на нее, спросил:
     — Эй, а вы все еще присматриваете за людьми с психическими заболеваниями?
     Она кивнула.
     — Это в другом крыле. У нас их немало.
     — А вы… — он поколебался. — А у вас есть люди, которые, ну, типа, психи? Я имею в виду опасных психопатов.
     Сестра нахмурилась.
     — Мы их так не называем. Эти люди больны, и они не преступники. Они не понимают, что делают.
     — Но вы за ними присматриваете, так? — нажал он.
     Она вздохнула.
     — Да.
     Они завернули за угол, и она кивнула в сторону тяжелой железной двери с окошком из толстого стекла.
     — У нас здесь помещение, где содержатся пациенты с, высокой, э, степенью риска.
     Эван принял это к сведению и замолчал. Сестра открыла дверь кабинета доктора Редфилда и завезла каталку внутрь. Мать с беспокойством смотрела на Эвана, сидя на стуле у рабочего стола доктора.
     — Спасибо, Джоанна. Дальше я сам им займусь.
     Когда сестра ушла, Редфилд повернул монитор, чтобы Эвану было видно то, что он показывал его матери. На экране была овальная секция его мозга, напомнившая Эвану фотографию коралла из научнопопулярного журнала «Нэшнл Джеографик».
     — О'кей, док, — весело сказал он. — Каковы повреждения? Сколько мне осталось?
     — Очень мило, Эван, — ответила ему мать. По ее голосу было понятно, что на самом деле она так не считает.
     Доктор слабо улыбнулся.
     — Э, могу сказать точно, что ты не умираешь… Но все не так просто.
     Он постучал по экрану карандашом.
     — Таких результатов я прежде не видел. Честно говоря, я сначала подумал, что сканер был плохо настроен, хотя проверка не выявила никаких проблем с техникой. Это чтото новенькое.
     — Вы уверены? — посерьезнел Эван. — Даже по сравнению с моим отцом?
     Андреа и Редфилд переглянулись.
     — Вообщето, такого рода тесты не были доступны двадцать лет назад, когда он поступил к нам.
     — Так что вы там обнаружили? — спросила Андреа.
     Доктор воспользовался карандашом как указкой.
     — Вот здесь мы обнаружили необычную травму — кровоизлияние на внешней стороне коры головного мозга.
     — И что это значит?
     — Дайтека угадаю, — вмешался Эван, прежде чем Редфилд смог ответить. — Не является ли это место ответственным за память?
     — Именно так.
     Доктор заворожено смотрел на экран.
     — Я должен признать, что никогда не встречал ничего подобного.
     Он нажал несколько клавиш, и рядом с изображением на экране появилось еще одно, практически идентичное первому.
     — Это снимок, сделанный в прошлом году…
     — В прошлом году? — удивился Эван.
     Редфилд искоса на него посмотрел.
     — Да. После той аварии.
     — О да. Точно. Конечно, — кивнул Эван. Странно было слышать о том, что с ним случилось и чего с ним не случилось.
     Доктор продолжил:
     — Я сравнил ваш сегодняшний снимок со снимком прошлогодним и обнаружил следы нескольких обширных кровоизлияний и серьезную нейронную перестройку.
     Андреа пыталась понять, о чем говорит Редфилд. Эван чувствовал нервную энергию, плясавшую на кончиках пальцев, и выпустил ее, направив на раскачивание инвалидного кресла.
     — Перестройка? — переспросила Андреа. Редфилд кивнул.
     — Да. Иногда это можно наблюдать у перенесших черепномозговую травму. Например, у тех, кому стреляли в голову. Иногда они теряют часть мозговых функций, но вещество самовосстанавливается, и они поправляются. Как если подключить электронную схему напрямую, минуя сгоревший предохранитель.
     — Но что это значит в случае с Эваном?
     — Это значит, что за последний год в мой мозг впихнули новую память, вмещавшую около сорока лет, — вмешался Эван. — Перегрузка. Я правильно уловил суть, док?
     Доктор медленно кивнул, удивившись столь простому объяснению результатов сканирования.
     — Полагаю, что так…
     Эван встал с кресла.
     — Мам, ты не будешь возражать, если я подожду тебя в машине? От этого света у меня болят глаза.
     Она кивнула и отдала ему ключи от машины.
     — Хорошо. Я приду через пару минут. Он пожал доктору Редфилду руку и улыбнулся.
     — Что ж, приятно было снова увидеться, но знаете, у меня есть дела поважнее…
     Андреа посмотрела на доктора извиняющимся взглядом, а Эван, выходя, столкнулся с вешалкой и уронил на пол пиджак доктора.
     — Упс! Извините.
     Он с сокрушенным видом пожал плечами и повесил пиджак обратно, после чего вышел, закрыв за собой дверь.
     В коридоре Эван довольно улыбнулся, изучая связку ключей и смарткарту, которые он вытащил из пиджака. Он осторожно обогнул угол коридора и направился к железной двери.

Глава двадцать вторая
     
     Когдато дом Миллеров был одним из самых красивых в квартале, но теперь, когда Эван подъехал к нему, он увидел, что время не пощадило здание.
     Дом был запущенный и обветшалый. Сад, одно из любимых мест их детских игр, зарос пожелтевшей травой, из которой выглядывала ржавая газонокосилка.
     На крыльце лежали пара автомобильных покрышек, треснувшая табличка, объяснявшая, что лоточники здесь не приветствуются, и куча всякого другого барахла. Эван скривил рот при виде всего этого и потянулся к потемневшему медному звонку.
     Откудато изнутри дома донесся мужской крик:
     — Да заткнись ты, черт тебя побери!
     Эван сразу же узнал голос Джорджа Миллера.
     — Неужели человек не может отдохнуть в своем собственном доме?
     Тот, на кого кричал Джордж Миллер, не ответил.
     Эван нажал на кнопку звонка, и тот издал слабый и тонкий писк, словно в нем садились батарейки. В коридоре послышались шаги.
     — Господи, ну что еще? — проворчал Миллер, подходя к двери.
     Посмотрев на Эвана, он моргнул, и на его лице сохранялось ленивое выражение, по которому было ясно, что он не узнал своего посетителя.
     — Кто ты такой? — рявкнул он. — Какого черта тебе надо, щенок? Надеюсь, ты не пришел сюда продавать печенье?
     — Ты очень догадлив! — Эвана разозлила манера Миллера разговаривать с людьми, и он втолкнул его обратно в дом, прижав к стене в коридоре.
     — О, черт! — испугался Миллер. — У меня ничего нет! Оставь меня в покое!
     — Заткнись, гондон! — прорычал Эван, и Миллер удивленно дернулся. — Ну что, вспомнил меня, Джордж? Мы с тобой славно поболтали, когда мне было семь лет.
     На лице Миллера появилось выражение ужаса, когда он узнал Эвана.
     — О нет… Пожалуйста, — простонал он. — Как ты…
     — Я говорил тебе, что за тобой будут наблюдать, разве не так? — Эвану нравилась роль, которую он играл. — Теперь ты должен коечто для меня сделать.
     — Я не трогал ее, — с отчаянием в голосе сказал Миллер. — Клянусь, я никогда ее пальцем не тронул!
     Эван кивнул.
     — Хороший мальчик. А теперь ответь мне на один вопрос, гондон, — прошипел он в лицо Миллера. — Где я могу найти твою дочь?
     — Я скажу! — Миллер сглотнул подступившие слезы. — Я все скажу, только, пожалуйста, оставь меня в покое.
     Эван с трудом разобрал каракули, которые дрожащей рукой нацарапал на бумажке Джордж Миллер. Подняв глаза, он посмотрел на знак над перекрестком и повернул «хонду» направо. Он чувствовал себя отвратительно после встречи с Миллером. От человека, который когдато пытался растлить его и собственных детей, осталась лишь жалкая оболочка, слабый маленький человечишка, который готов с потрохами сдать свою дочь, лишь бы спасти собственную шкуру.
     Около мерцающего неонового щита, обозначающего вход в отель «Санрайз», Эван свернул, паркуя машину поближе к офису. Внутри он увидел пожилую леди с бигуди в волосах; она лишь на мгновение оторвалась от чтения журнала, чтобы посмотреть на Эвана и тут же вернуться к чтению светской хроники. Два мрачных тинэйджера сидели на корточках перед вывеской, на которой была расписана почасовая оплата комнат.
     Проходя мимо темного силуэта микроавтобуса, он услышал скрежет железа по железу и мужской голос, матерившийся поиспански. От машины отделилась фигура, попавшая под свет фонаря.
     — Это твоя? Эй, я ничего не делал…
     — Карлос? — Эван остолбенел от удивления. Его сокамерник стоял прямо перед ним, одетый поуличному и пытающийся спрятать в рукаве слимджим — полоску металла, предназначенную для открывания автомобильных замков.
     По взгляду Карлоса было видно, что он его не узнал.
     — Кто ты такой? Ты не можешь меня знать.
     Он протиснулся между Эваном и машиной и пошел прочь.
     — Ты не знаешь меня, чувак.
     — Нет, знаю, — сказал ему вслед Эван, которому в голову пришла коекакая мысль. — Я о тебе все знаю, Карлос.
     Увидев, что тот не остановился, он добавил:
     — Я знаю все о тебе и о том, что у тебя есть жена и маленькая дочь Джина.
     Карлос резко развернулся.
     — Что ты сказал?
     — Твоя дочь, Джина. Темные волосы, большие карие глаза, как у матери. Ты хочешь быть хорошим отцом для нее, не так ли?
     На лице испанца отразились смущение и злость.
     — Ты ведь не коп. Тогда что ты за хер с бугра?
     — Господь послал меня, Карлос. Он сказал, чтобы ты прекратил воровать.
     — Ты псих, парень, — сказал Карлос, хоть и менее уверенно.
     Эван указал пальцем ему на грудь.
     — У тебя под рубашкой татуировки Христа. Ты ведь в него веришь, так?
     Карлос кивнул, побледнев, и Эван продолжил, разведя руки, чтобы были видны шрамы на ладонях:
     — Иисус тоже в тебя верит, но тебе надо перестать красть, иначе он не сможет помочь тебе.
     Увидев похожие на стигматы шрамы, Карлос почти шепотом спросил:
     — Ччего ты хочешь?
     Эван указал на микроавтобус.
     — Я знаю твое будущее, Карлос. Если ты украдешь сегодня ночью машину, тебя арестуют. У тебя это будет уже третий привод, парень, и ты надолго сядешь. Как только тебя посадят, твоя жена запретит тебе видеться с Джиной. Твой ребенок вырастет, думая, что его отец мертв.
     Карлос отвел взгляд, и Эван понял, что попал точно в цель.
     — Она тебе это уже говорила, да? — продолжил он. — Она просила тебя не воровать, но ты все равно пошел.
     — Мне нужны деньги для них… — неубедительно сказал Карлос.
     — Воровство не выход из положения, и ты это знаешь, — строго сказал Эван. — Найди работу. Устрой свою жизнь. Будь хорошим отцом и мужем.
     На какуюто секунду ему показалось, что Карлос собирается с ним спорить, но в этот самый момент мимо проехала полицейская машина. Проезжая, копы внимательно посмотрели на двух мужчин на стоянке. Карлос уставился на Эвана. Если бы он открыл машину, то возился бы с проводами как раз в тот момент, когда мимо проезжал патруль. Наверняка его бы поймали.
     — Сделай это для Джины, — добавил Эван. — Пусть она тобой гордится.
     С раскаянием на лице Карлос кивнул. Достав из рукава слимджим, он согнул его пополам и зашвырнул в темноту.
     — Спасибо, парень… — сказал, обернувшись, Карлос, но Эван уже ушел.
     Ему пришлось перешагнуть через пару валявшихся в коридоре тел и обогнуть дыру с обгорелыми краями в старом ковре. На этаже воняло мочой. Одна из дверей второпях была заменена фанерной плитой, и изпод нее все еще торчали куски желтой ленты, типа той, на которых написано «Прохода нет. Место преступления».
     Найдя комнату 22, он постучал. Послышалось звяканье цепи, и дверь открылась. Эван увидел бледное, изможденное лицо с темными кругами под глазами и выпирающими скулами.
     — Кейли, — коекак выдавил из себя Эван. Слова застряли у него в горле.
     В ее темных глазах мелькнуло презрение, и на лице появилось выражение разочарования.
     — А, звоночек из прошлого, — шмыгнула она мокрым носом. — Ято надеялась, что уже никогда тебя не увижу.
     Эвану показалось, что сейчас она захлопнет дверь перед его носом, но вместо этого она широко ее распахнула.
     — Побыстрее. Я коекого жду.
     — Я тоже рад тебя видеть, — ответил он. — Могу я войти?
     — Мне все равно. Как хочешь.
     Она бросила быстрый взгляд на пустой коридор, затем жестом пригласила его войти.
     — Извини за бардак, — сказала Кейли со скрытым сарказмом в голосе. — Если бы я знала, что ты пожалуешь, то сменила бы простыни.
     За ним со стуком закрылась дверь, и Эван оглядел запущенную, грязную комнатку. Старый, искажающий изображение телевизор работал без звука. Рядом с пустыми коробками изпод пиццы стояла переполненная окурками пепельница. Около фиолетовой сумочки валялись ложка с закопченным дном, пожелтевшие ватные шарики и куски фольги с коричневыми пятнами. «О, Кейли, — подумал он. — Что же с тобой случилось?»
     Она тяжело опустилась на единственное кресло в комнате и прикурила сигарету от одноразовой зажигалки, наблюдая за ним.
     — Ты там целый день будешь стоять, что ли?
     — Ты здесь живешь? Кейли выпустила клуб дыма.
     — Это, конечно, не отель «Хилтон», но да, я здесь живу. Извини, если что не так.
     Несколько секунд он смотрел на нее. Ее волосы, прекрасные золотистые волосы, в которые Эвану так нравилось зарываться лицом, теперь превратились в неопрятные, грязные лохмы, падающие на плечи. На ней была коричневая кожаная куртка, которая, казалось, скреплялась заплатами и была такой поношенной, будто ее проволокли на веревке за машиной миль пятьдесят. Под курткой был дешевый яркий топ, подчеркивающий бледную, анемичную грудь. Кейли закинула ногу на ногу, зашуршав виниловыми, под змеиную кожу штанами. Она была лишь пародией на девушку, которую помнил Эван.
     — Ну и чего ты хочешь? — спросила Кейли, когда Эван сел на грязную постель. Он не мог произнести ни слова, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
     Набрав в грудь воздуха, он коекак выдавил из себя:
     — Мне просто нужно было увидеть… лицо друга.
     Даже, несмотря на свою циничную манеру разговора, Кейли была тронута честностью в его голосе, и выражение ее лица слегка смягчилось. Она бросила взгляд на механический будильник в изголовье кровати.
     — Вообщето, Эван, время деньги, так что если ты…
     Он молча достал бумажник и бросил его на тумбочку. Он увидел, как жадно блеснули ее глаза, но она осталась на месте.
     Кейли пожала плечами и прикурила сигарету.
     — Что ж, наверное, я могла бы уделить десять минут своему старому другу, не так ли?
     Эван смотрел на нее, и слезы текли по его щекам, хотя лицо оставалось неподвижным
     — Ну, как стоит? — резко сказала она. — О, извини. Профессиональный юмор.
     — Я понял, — пробормотал он. — Проехали.
     Она с раздражением затушила сигарету, рассыпая искры.
     — О, простите. Неужели моя работа тебя напрягает, дорогуша?
     Он покачал головой.
     — Нет. Просто тебе не нужно делать мне больно этим, — он вздохнул. — Я там побывал.
     — Ха! — выплюнула она. — И где это? Ты что, снимал похотливых козлов на улице?
     — На дне. Там, где ты всего лишь кусок мяса, ожидающий следующей атаки. Я знаю, на что это похоже.
     Кейли внимательно посмотрела на него, взвешивая каждое слово, но пустота в его глазах сказала ей, что он не лжет.
     — Что случилось с тобой? Он печально покачал головой.
     — Ты все равно мне не поверишь, даже если я и расскажу, — он безрадостно улыбнулся. — Ну, люди всегда так говорят, не так ли? «Ты не поверишь». Хотя в этом случае даже не стоит и пытаться объяснять чтолибо.
     — Херня какаято, — сказала Кейли. — Я видела много всякого дерьма в своей жизни, и позволь мне сказать тебе, Эван, что мне наплевать.
     Она замолчала и наклонилась к нему.
     — Особенно в твоем случае.
     — Это почему?
     — С тобой чтото не так, — она кивнула в унисон своим мыслям. — Ты какойто… другой.
     Эвану стало не по себе.
     — Это в каком смысле другой?
     Кейли схватила фиолетовую сумочку и начала рыться в ней в поисках еще одной сигареты. Найдя, она прикурила.
     — Я знала это еще с тех пор, когда мы были детьми. С тобой чтото не так, Эван.
     Она помахала сигаретой в воздухе.
     — Позволь мне задать тебе один вопрос, который мучил меня все эти годы.
     — Да? — Он знал, о чем именно она спросит, еще до того, как она произнесла вопрос.
     — Там, в лесу. Тот день в лесу. Откуда ты знал, что у Томми твоя собака? Это была не просто догадка — ты уже точно знал об этом.
     Расскажи ей. Эван почувствовал, как внутри него все забурлило — его возвращения в прошлое, дневники, все те перемены, которые он совершил, — и внезапно ему захотелось рассказать ей обо всем, сняв со своих плеч эту тяжесть.
     — Ты помнишь о моих детских затмениях? Она кивнула.
     — Конечно. Томми говорил, что ты такой же псих, как и твой старик.
     В ее словах был и скептицизм, и интерес.
     — Он был не так уж не прав… — Эвана перебил стук в дверь.
     — Открывай. Это я, — услышал он мужской голос.
     Кейли нахмурилась и, подойдя к двери, приоткрыла ее на несколько дюймов.
     — Эй, детка, — сказал мужчина. — У меня есть то, что тебе нужно…
     Она посмотрел на Эвана, потом на стоявшего за дверью человека.
     — Извини, Чаки, но на сегодня придется отложить. У меня другие планы.
     Мужчина разозлился.
     — Что? — прошипел он. — Ты не можешь меня послать, маленькая шлюшка…
     — Могу. И пошлю. Пошел в жопу, Чак. — И она захлопнула дверь перед его носом.
     Кейли устало посмотрела на Эвана.
     — Слушай, если ты хочешь со мной поговорить, тогда купи мне ужин, о'кей?
     — Хорошо.
     В конце квартала была небольшая забегаловка, в которой сидели несколько полуночников. Кейли и Эван уселись за самым дальним столиком и заказали еду. В основном говорил Эван, временами отхлебывая из чашки чернейший кофе, а Кейли ела с такой жадностью, словно пережила голодовку.
     Эван рассказал ей все о каждом случае, каждом событии с того самого момента, когда он был с Хайди и обнаружил, что может возвращаться в детство. Большую часть она прослушала с насмешливоглумливым выражением лица, но время от времени застывала, особенно когда он рассказывал о тюрьме и об убийстве Томми.
     Когда он закончил, Кейли отодвинула в сторону пустую тарелку и закурила сигарету.
     — Ты под чемто, да? — сказала она после глубокой затяжки. — Наверное, ты просто обожрался кислоты и насмотрелся «Назад в будущее», потому что все, что ты рассказал, похоже на плод больного воображения.
     — Это все правда, — ответил он. — Каждое слово.
     Она покачала головой.
     — Ты был прав там, в комнате, Эван. Я не верю тебе.
     — Я и не думал, что ты поверишь. — Он посмотрел на нее усталым взглядом. — Именно поэтому до сегодняшнего дня я не рассказывал об этом ни одной живой душе, и никогда этого не сделаю.
     — Я единственный человек, которому ты поведал эту историю? — повысила она голос. — Уау! Это прекрасное выражение. Скажи мне, это когданибудь срабатывало? Тебе давали после этого? Девочки, наверное, тают, когда ты им это говоришь. Они на самом деле верят в это дерьмо?
     — Вообщето мне плевать, веришь ты мне или нет, и, честно говоря, я слишком устал, чтобы тебе чтото доказывать.
     Эван с трудом находил силы, чтобы говорить. Он чувствовал себя выжатым и вялым — даже поднять ко рту кофейную чашку было трудно.
     — О, а что, есть доказательства? Я бы послушала.
     — Черт, ну я не знаю. Если бы я лгал, то как бы узнал, что у тебя две родинки на внутренней стороне бедра?
     Кейли расхохоталась.
     — Мог бы найти чтонибудь получше этого! Много мужиков их видели. Любой, у кого есть пятьдесят баксов, мог тебе это рассказать!
     Он наклонился ближе, стараясь сосредоточиться.
     — Ладно, забудь об этом. Как насчет… — Эван помолчал, пытаясь вспомнить все, что знал о ней. — Как насчет того, что ты предпочитаешь мускусный запах цветочному?
     Кейли захлопала глазами, и он продолжил:
     — Ты всегда ненавидела силантро, потому что по какимто непонятным причинам это напоминало тебе о твоей сводной сестре.
     У Кейли от удивления отвисла челюсть.
     — Как, черт возьми, ты…
     — О! — Эван щелкнул пальцами, внезапно вспомнив чтото. — Как насчет этого? Когда ты испытываешь оргазм, у тебя немеют пальцы на ногах. Я уверен, что твои клиенты не знают таких подробностей.
     Она безуспешно пыталась скрыть удивление. Эван кивнул в такт своим мыслям.
     — Я приехал сюда, потому что хотел тебе коечто сказать. Мне кажется, ты должна это знать.
     Она внимательно на него посмотрела.
     — Знать что?
     — То, что я не оставлял тебя гнить здесь.
     Она вздрогнула, услышав это. Все те крохи уверенности, которые Эван обрел в процессе разговора с ней, исчезли, когда в глазах Кейли Эван увидел презрение и недоверие.
     — Ты больной сукин сын, — холодно произнесла она. — И в твоей памяти действительно есть одна большая дыра.
     Эван отвел глаза в сторону.
     — Какая?
     Она бросила окурок в чашку с недопитым кофе.
     — Ни на этой планете, ни на какойлибо другой я никогда не жила в сраном женском общежитии.
     Кейли встала и вытащила двадцатку из бумажника Эвана, затем бросила кошелек на стол. Она помахала банкнотой в воздухе.
     — Ты уверен, что тебе это не нужно? — Он пожал плечами.
     — Не думаю, что она мне понадобится рам, куда я собираюсь.
     Кейли глумливо усмехнулась.
     — Что, собираешься снова изменить всем жизнь, да? Идешь снова менять историю?
     — Не знаю, смогу ли я.
     — Да, конечно. Может, в этот раз ты очнешься в какомнибудь дворце, тогда как я буду трахать ослов в Тихуане, а?
     Эван потер руками лицо. Кожа была вялой и нечувствительной.
     — Я завязываю. Каждый раз, когда я пытаюсь комуто помочь, все становится еще хуже.
     Кейли взяла пальто и сунула бумажник в карман.
     — Не сдавайся, красавчик. — Она насмешливо потерла руки. — Смотри, сколько ты для меня уже сделал.
     — Прости, — прошептал Эван.
     — У меня есть мысль, — проигнорировала она его слова. — Черт, а почему бы тебе не вернуться назад и не сделать чтонибудь стоящее? Стать героем и спасти миссис Халперн и ее ребенка, например. Тогда, возможно, этот псих Ленни не съедет с катушек и не разрушит мою семью?
     Она пошла к выходу целеустремленной и резкой походкой.
     — Да, и еще коечто! — бросила Кейли через плечо. — Вернись в тот день в подвале и трахни меня как следует перед папочкиной камерой, ну, типа, чтобы я взялась за ум.
     Она швырнула ему его бумажник и ушла, хлопнув дверью.
     Эван уставился в кофейную чашку, теряя себя в отражении на поверхности черной жидкости, падая в окружающую его темноту.

Глава двадцать четвертая
     
     Плавая в теплой, как кровь, тихой темноте бессознательного состояния, Эван обрел на некоторое время спокойствие, краткую отсрочку от обрушившегося на него каскада событий. Когда к нему постепенно стало возвращаться сознание, ему очень хотелось уклониться и побыть в темноте, где все было так спокойно и безопасно, вместо того чтобы встречаться лицом к лицу с новым будущим, которое он сотворил для себя. Однако, несмотря на это желание, его резко вышвырнуло навстречу свету, глуму и жестокой реальности.
     Звук распахнувшейся двери окончательно привел его в чувство, а с ним пришли иглы боли, впившиеся ему в голову.
     — Где… — пробормотал он. — Куда мы едем?
     Его кресло быстро неслось по жилому блоку, оставляя позади коридоры общежития.
     Впереди Кейли распахнула двери одной рукой, держа в другой чтото похожее издали на пару тяжелых пластиковых перчаток. Эван повернул голову и увидел Ленни за спиной: сильные руки его друга толкали коляску вперед.
     — Надо отвезти тебя в Саннивейл. У тебя одно из этих кровоизлияний, — сказала Кейли, держа двери открытыми. — Сохраняй спокойствие, и все будет нормально!
     — Нет! — крикнул Эван, растирая висок, где снова вспыхнула боль. — Остановитесь! Отвезите меня обратно!
     — Извини, мистер Крутой, — ответил через плечо Ленни. — Но это невозможно. Твоя мать убьет меня…
     Эван собрал все свои небольшие силы в ногах и торсе и уперся в металлическую раму.
     Его выбросило вперед, и он неуклюже вывалился из кресла. Ленни резко остановился, чтобы не наехать на него.
     — Черт, Эван, ты в порядке? — выдохнул испуганно Ленни.
     Он попытался пошевелить своими мертвыми, тяжелыми ногами, но сколько бы усилий он ни прикладывал, его парализованные члены отказывались подчиняться. Кейли протолкнулась сквозь толпу собравшихся вокруг любопытных студентов, наблюдавших за этой сценой и жестоко посмеивающихся.
     Эван проигнорировал издевательские замечания и посмотрел на Ленни.
     — Отвези меня обратно, Ленни! — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Это лучшее, что ты можешь для меня сделать.
     Ленни на мгновение опешил, и ктото из толпы отпустил злую шуточку. Кейли повернулась лицом к насмешникам, и в ее глазах полыхнула ярость.
     — Что уставились, придурки? — крикнула она им. — Должно быть, приятно быть такими совершенными, да? Неудачники херовы!
     Ее отповедь возымела ожидаемый эффект, и толпа начала постепенно рассасываться.
     На полу Эван уцепился руками за кресло и попытался подтянуться, но неудачно. Он уставился в пол и покраснел изза того дурацкого положения, в котором находился.
     Подняв глаза, он увидел, что Кейли и Ленни протягивают ему руки. На их лицах было выражение дружеской заботы.
     Они вывезли Эвана погулять, позволив ему остаться в колледже, вместо того чтобы ехать в больницу. Кейли дала ему пластиковые перчатки, оказавшиеся протезами, работавшими от нервных окончаний, и, пока они катались вокруг деревьев, Эван пытался освоить механизм этих приспособлений, не слишком преуспевая в этом. Это были громоздкие и неудобные механические подобия пальцев, скрипевшие и кликавшие, когда он пытался ими двигать.
     Во время прогулки Ленни приветственно махал рукой или перебрасывался шуткойдругой с попадающимися на пути знакомыми студентами. Он казался абсолютно другим человеком. Ничто не напоминало о прежнем робком и замкнутом Ленни. Теперь он был живым, уверенным в себе и явно пользовался популярностью практически среди всех студентов.
     — Эй, Лен! — позвала его темнокожая девушка, проезжавшая мимо на скейтборде.
     — Как сама, Шейла? Нам не хватало тебя на вечеринке! — крикнул ей вслед Ленни. — И не надейся, что я дам тебе списать мои лабораторные работы! Думаешь, мне нравится вставать с утра пораньше?
     Эван чувствовал себя не при делах, когда наблюдал за тем, как легко общается со всеми Ленни. Он словно видел самого себя со стороны: когдато он сам был «большим человеком в колледже». Кейли также изменилась Она снова стала яркой и красивой девушкой из женского общежития, только в ее поведении появилась скрытая меланхолия. Он посмотрел в сторону и увидел Тампера и Сверчка, стоявших чуть поодаль. Эван слабо улыбнулся им, но они старались не смотреть ему в глаза и прервали разговор, когда он проезжал мимо них, уставившись себе под ноги и чувствуя себя неловко в его присутствии.
     Они были не единственными, кто обращался с ним так, будто он и не существовал. Почти все, кто приветствовал Кейли или Ленни, здоровались с ними, но смотрели на проезжающего Эвана как на пустое место. Это злило Эвана, и он сидел, уставившись на тротуар под колесами.
     — Эй, там же Томми! — сказал Ленни В свернул с дорожки. — Пойдем поздороваемся.
     Эван вздрогнул, услышав имя Томми, и его Сердце подпрыгнуло к горлу; от одной мысли о встрече с Томми Миллером в таком уязвимом состоянии его бросало в холодный пот, хотя в следующую секунду страх сменился удивлением. Поначалу Эван даже не признал врата Кейли в его новом образе приличного парня, хорошо одетого и широко улыбающегося. Он стоял под ярким транспарантом с надписью «Крестовый поход студентов во славу Христа». Томми раздавал листовку за листовкой всем проходящим студентам, улыбаясь доброй улыбкой каждому, кто брал их у него. Эван заметил маленькое серебряное распятие на лацкане его пиджака, рядом со значком, призывавшим «Спросите меня о Благой вести!».
     Вид у Томми был настолько необычным, что Эван чуть не расхохотался. Томми заметил их, и его глаза засветились неподдельной теплотой, когда Ленни подкатил к нему Эвана.
     — Эй, ребята, как дела? У нас сегодня отличный день. Много подписей!
     — Это здорово, Томми, — сказала Кейли
     — Эван, — он подошел поближе и потрепал его по плечу. — Я сделал так, как ты сказал, старик! Мы договорились с администрацией Хилель Хаус и устраиваем танцы! Круто, да?
     — О, прекрасно, — сказал Эван. Мрачное настроение снова возвращалось к нему. — Нет ничего лучше, чем крутиться на коляске под техноремикс «Хавы Нагилы», пока не потянет блевать.
     Томми нахмурился, услышав этот горький комментарий, и обменялся взглядами с Ленни, который пожал плечами и кивнул на Эвана.
     — В любом случае спасибо за идею.
     — Ээ, нам вообщето пора на занятия… — начал Ленни, разворачивая кресло.
     — Забудь, — зло сказал Эван. — Какой смысл ходить на лекции, если завтра я могу проснуться грязным фермером в Бангладеш.
     Остальные посмотрели друг на друга, и Кейли подала двум другим ребятам знак удалиться.
     — Знаешь что, Ленни, вы, пожалуй, идите, а мы с Эваном прогуляемся, о'кей?
     Эван не стал жаловаться, когда Кейли за ручки кресла взялась и повезла его в более безлюдное место. Он поежился, когда они миновали место его стычки с Томми. Та ночь, казалось, была вечность назад. Он смотрел на протезы, лежавшие на его коленях, и кликал ими, сжимая и разжимая металлические пальцы, словно это была заводная игрушка.
     — Так Томми действительно тащится от Иисуса, а? — спросил он.
     Кейли удивленно посмотрела на него, и он понял, что должен был об этом знать.
     — Ну да, ты же знаешь, каким одухотворенным он стал после того, как спас миссис Халперн и маленькую Кейти.
     — Он спас миссис Халперн? — возмутился Эван. — Да ладно! Вот же извращенный мудак, — добавил он зло.
     Они остановились у скамейки, и Кейли села, повернув ногой его кресло. Ее хорошенькое личико выглядело обеспокоенным.
     — Ты голоден? — спросила она, выудив из кармана шоколадный батончик. Разломав его, она протянула половину Эвану.
     Эван взял шоколадку в руку, но пластиковая рука дернулась, подчиняясь неумелому управлению, и уронила шоколад на землю. Кейли смутилась от такой реакции, но, ничего не сказав, просто протянула ему свою половинку. Он осторожно взял ее, стараясь избегать прямых взглядов на девушку.
     — Какаято проблема? — поинтересовалась Кейли после паузы.
     Эван посмотрел на протезы и похлопал ими, стряхивая с них остатки еды.
     — Да, наверное, мне надо отдать их в ремонт.
     — Я тебя таким прежде не видела, — продолжала она, наклонившись поближе, чтобы дать ему последний кусочек шоколадки.
     Эван уловил яблочный аромат ее кожи и почувствовал, как в горле у него встал ком.
     — Кейли? Ты когданибудь думаешь о нас с тобой? Я имею в виду, тебе никогда не было интересно, что было бы, если бы у нас все было подругому?
     Она кивнула.
     — Конечно, Эван, почему нет? Ты знаешь, ты первый человек, который понастоящему мне небезразличен.
     Его глаза засветились от неподдельной искренности ее слов.
     — Что, правда?
     — Именно поэтому, когда я была маленькой, я не уехала жить с мамой после ее развода с отцом.
     — Не понимаю, — выдохнул Эван. Кейли аккуратно вытерла крошку с его губы.
     — Когда мои предки развелись, они предоставили мне и Томми самим выбрать, с кем бы мы хотели жить. Я терпеть не могла своего отца, но знала, что если перееду во Флориду, то никогда больше не увижу тебя.
     Сердце Эвана подпрыгнуло.
     — Я никогда не имел понятия об этом, — тихо сказал он, ошеломленный последствиями детского решения Кейли. — Так ты до сих пор думаешь о нас… вместе?
     — Иногда это приходило мне на ум. Мне было интересно, что могло бы из этого выйти.
     — Ну и? — спросил он с надеждой в голосе. Она улыбнулась немного грустной улыбкой.
     — Вообщето мне в голову приходит много всякого. Я всегда быстро думала, Эв. Я могу прокрутить целый фильм о всей нашей жизни менее чем за секунду. — Она вздохнула. — Бум! Мы влюбляемся друг в друга. Женимся. Двое детей. Твое аналитическое мышление прекрасно сочетается с моей широкой натурой, — сказала она, и Эван улыбнулся. — Дети взрослеют, мы стареем. Относительно стабильные отношения, совпадающие графики похорон, и все такое. — Кейли отвернулась. — Рассказать об этом занимает куда больше времени, чем представить.
     — Так ты считаешь, это могло сработать?
     — Почему нет? — ответила она. — Но все случилось не так. Я с Ленни, а Ленни твой друг, на этом и закончим.
     Кейли посмотрела ему в глаза и виновато пожала плечами.
     Эвану показалось, будто перед ним разверзлась пропасть, и горячие слезы потекли по его щекам.
     — А что, если я тебе скажу, что никто не будет тебя любить так сильно, как я?
     Она печально покачала головой.
     — Мне надо идти.
     Кейли встала и, прощаясь, коснулась его плеча, а затем пошла к махавшему ей рукой Ленни.
     Эвану хотелось смотреть куда угодно еще, но он не мог отвести глаз от нее, обнимающей Ленни и слившейся с ним в поцелуе.
     С тяжелым сердцем он, наконец, закрыл глаза в надежде, что темнота придет и снова заполнит его сознание.
     ></emphasis>
     
     Эван ничего не ощущал, открывая краны в ванной. Его культи неловко крутили серебристые ручки. Он был так опустошен, будто из него высосали все чувства и желания. Ему хотелось со всем этим покончить, чтобы избавиться от боли.
     Креслокаталка упало с грохотом набок, когда он вылезал из него, и колесо вяло закрутилось. Эван оттолкнул его и скользнул в одежде в ванну. Краны с текущей водой находились напротив его колен, и ванна быстро наполнялась, вода медленно поднималась от лодыжек к талии, потом к груди и рукам.
     Эван почувствовал, как на него снизошло странное спокойствие, мирное ощущение, пришедшее из ниоткуда. Если у него до этого и были сомнения в правильности своих намерений, то теперь они ушли.
     Вода добралась до его шеи, затем до губ и ноздрей. Эван поднял голову лишь для того, чтобы сделать глубокий последний вдох. Потом он опустился еще ниже и полностью ушел под воду. Вода теплыми потоками полилась через край ванны.
     Дверь ванной открылась, и на пороге появился Томми, сразу же оценивший ситуацию. Эван попытался отогнать его.
     — Ты забыл поставить на край тостер, а без этого ничего не получится.
     Почти спокойно Томми закрутил краны и, засунув руку в воду, выдернул пробку. Вода устремилась в отверстие, стекая по груди Эвана.
     — Но и ты, и Кейли, и Ленни… Вам всем нравятся тосты, — промямлил Эван. — Это то, что имеет значение теперь, не я.
     Томми посмотрел на него с пониманием.
     — Все имеет значение, Эван.
     Нагнувшись над ванной, он поднял его и переложил на мокрый пол. Без всякого намека на сомнения Томми обнял его, предлагая единственное утешение, которое он мог дать. Сначала Эван ощетинился. Злость к Томми снова вспыхнула в нем, но потом он понял, что тот Томми, которого он ненавидел, не имел ничего общего с тем добрым и хорошим человеком, который был рядом с ним и только что предотвратил его самоубийство.
     — Спасибо тебе, — прошептал он. Томми кивнул.
     — Пойдем я тебя переодену. Часы посещения подходят к концу.
     Томми провез его через территорию университета и далее к СентВинсенту, изолированному больничному комплексу на краю чистенькой парковой зоны. Они прибыли туда на закате, и Томми развернул кресло с привычной легкостью, удобно усадив в него Эвана. Они ехали по коридорам, и время от времени проходящие доктора приветливо кивали Томми.
     — Я же тут добровольцем работаю, помнишь? — сказал он, заметив вопросительный взгляд Эвана.
     — А, точно, — ответил Эван. Он крутил головой, когда они проезжали по блоку частных палат. — Что мы тут делаем? Мою маму снова перевели на новое место?
     Слова замерли на его губах, когда Томми вкатил его коляску в палату, в которой находился лишь один пациент. Эван потерял дар речи.
     Лежавшая в окружении всяких проводков и трубочек Андреа слабо ему улыбнулась и жестом попросила подойти поближе. Томми наклонился и поцеловал ее в щеку, и в ответ она взъерошила ему волосы.
     Эван попытался выдавить из себя вопрос «Почему?», но так и не смог. Его мать была соединена с целой паутиной капельниц трахеотомической трубкой. Рядом стоял тусклозеленый торпедообразный кислородный баллон с респиратором. Эван смотрел, как машина с шумом качает поршнем вверхвниз, дыша за его мать.
     Томми подвез его ближе, и он услышал, как она тихо, словно бриз в траве, прошептала:
     — Выглядишь. Классно. Малыш.
     Глаза Эвана скользнули по листу назначенного лечения, прикрепленному к доске в ногах кровати.
     — Рак легких? — выдохнул он. Андреа и Томми обменялись неловкими взглядами.
     — Извините, миссис Ти, Эван просто не в себе последнее время. Забывчив стал.
     На лице матери Эвана появилось беспокойство, когда он посмотрел на нее расширившимися глазами.
     — Ага. Точно… — осторожно подтвердил он. — Ты начала курить как паровоз, после того как я взорвался…
     Воспоминание об этом было эфемерным, но, тем не менее, вызвало тошнотворное чувство вины.
     — Должен быть способ все исправить.
     — Исправить? — ей было больно даже шептать.
     — Доктора делают все, что могут… — сказал Томми, но Эван не обратил на него внимания. Его разум был занят другими вещами.
     — Мне просто нужно найти запись о взрывчатке! — прошипел он, и Томми напрягся.
     — Слушай, Эван, это все в прошлом… — предупредил он.
     — Подождитека! Вот дерьмо! — продолжал, не обращая на него внимания. Эван. —
     Нет рук! Нет никаких записей об этом, потому что у меня не было возможно написать об этом.
     От внезапной ужасной догадки лицо Андреа исказилось.
     — Нет, — прошептала она. — Только не ты.
     Она схватила Томми за руку, подтянув его ближе.
     — Потвоему, Эван… другой?
     Томми пожевал губу, пытаясь скрыть замешательство.
     — Да нет… Просто у него сейчас тяжелый период…
     Из глаз Андреа покатились слезы.
     — Эван, нет…
     Сын наклонился к ней и вытер слезы с ее бледной впалой щеки.
     — Не плачь мама, — сказал он с уверенностью. — Я изменю все это. Я знаю, что у меня получится.
     — Я, э, пожалуй, пойду в часовню, — слабо улыбнулся Томми, чувствуя себя лишним. — Вернусь скоро.
     Андреа схватила сына за руку, едва за Том ми закрылась дверь.
     — Что… ты… делаешь? — прохрипела она. — Ты… ведешь… себя… как… отец…
     Эван попытался успокоить ее.
     — Нет, нет, ничего подобного. Да ладно, мам, то, что отец был моего возраста, когда начал сходить с ума, не значит, что и я такой же.
     — Как? — в ужасе спросила она. — Как… ты… об… этом… узнал?
     — Ты сама сказала мне на Родительском вечере, помнишь?
     — Я… никогда… не говорила… тебе… об этом, — сказала она. — Никогда.
     Эван похолодел. Те события произошли в других обстоятельствах и в другой временной линии.
     — Подожди… Это был не я… Или ты… С усилием мать левой рукой подкрутила вентиль с кислородом, поступающим к ней через трубку, и с трудом прошептала:
     — Ты… такой же… как… Джейсон.
     Ее глаза умоляли его не продолжать, но он был полон новых, свежих намерений.
     — Нет, мам. Я все исправлю. Мне надо пройти все до конца, чего бы мне это ни стоило.
     Он потрепал ее по руке. Этот жест должен был придать ей уверенности, но ничего подобного. В глазах ее стояли слезы, голова тряслась.
     — Если подумать, то я, по идее, должен был бы утонуть, оставив тебя страдать всю оставшуюся жизнь. Я не позволю этому случиться. Не беспокойся, я вытащу тебя из этого. Поверь мне.
     Эван отпустил тормоза кресла и покатился вперед, из комнаты в коридор. Андреа набрала побольше воздуха в свои искалеченные легкие и захрипела изо всех сил:
     — Остановите его! Остановите его! Остановите его!
     Ее сын не оглянулся ни разу.

Глава двадцать шестая
     
     Эван пытался опередить страх. В его воображении страх представлялся как бегущая следом за ним черная злая волна, которая остановит его сердце, если ей удастся настичь его.
     Проскочив мимо сестер, он повалил их, как кегли, и побежал дальше, вламываясь в двери пожарных выходов, отчего они, открываясь, с грохотом врезались в стены. Он чувствовал надвигающийся хаос и изо всех сил старался, чтобы страх его не догнал.
     Увидев открывающуюся застекленную дверь офиса доктора Редфилда, он резко затормозил, скрипя по линолеуму больничными тапочками.
     Он уловил кусок разговора.
     — Приходи завтра, Энтони, и мы поговорим о твоей матери.
     Из кабинета косолапой походкой вышел здоровенный парень с несчастным лицом. Эван проскочил мимо него, проигнорировав недовольный взгляд, брошенный ему вслед, и ввалился в кабинет.
     Кавардак в кабинете Редфилда был одной из немногих вещей, которые оставались неизменными в любых обстоятельствах, осознал Эван. Когда бы он к нему ни пришел, в кабинете всегда были разбросанные в беспорядке бумаги, побитые молью кресла, стонущие под тяжестью академических трудов по психиатрии книжные полки и сам доктор, сидящий в своем потертом кожаном кресле за захламленным столом.
     Редфилд удивленно посмотрел поверх очков на влетевшего в кабинет Эвана.
     — Эй, Эван, где пожар? — он заглянул в расписание. — У нас с тобой встреча только через час.
     Эван молитвенно сложил трясущиеся руки. Страх снова поднялся в нем, когда он выговорил:
     — Мои тетради! Где мои чертовы тетради?
     — Тетради? — повторил Редфилд. — Весь материал для чтения находится в комнате для занятий, если только у тебя…
     — Мои дневники! — взорвался Эван. — Где они? Что вы с ними сделали? — Он лихорадочно оглядывал комнату. — Они что, гдето здесь? Они у вас?
     Лицо Редфилда помрачнело, и он вздохнул, покачав головой, когда понял, о чем его спрашивает Эван. В дверях появился запыхавшийся краснолицый охранник, державший одну руку на дубинке.
     — Доктор, — прохрипел он, бросив на Эвана тяжелый взгляд. — Все в порядке? Этот пациент носится по коридорам, переполошив всех.
     — Все нормально, Митч, — печально ответил Редфилд. — Я сам разберусь.
     Охранник и Эван несколько секунд смотрели в глаза друг другу, и Эван внезапно понял, что именно этот Митч был одним из тех двух охранников, которые несколько лет назад пытались оттащить от него отца. Дверь закрылась, и Эван остался наедине с доктором.
     — Мне казалось, что мы с этим разобрались, Эван, — начал Редфилд. — Если ты снова начинаешь настаивать на существовании этих так называемых «дневников», то, боюсь, твое состояние снова ухудшилось. Возможно, это даже можно назвать рецидивом.
     — О чем вы? — Пальцы Эвана сцепились в узел. — Просто скажите мне, где они.
     Доктор вздохнул и покачал головой.
     — Мне тяжело снова повторять это, но ты должен смириться с правдой. Тетрадей не существует и никогда не существовало.
     Слова Редфилда были подобны ушату ледяной воды, и Эван невольно отшатнулся, ошеломленный этим открытием.
     — Нет, — слабым голосом сказал он. — Это неправда…
     — Дневники были частью придуманного мира, созданного твоим сознанием для того, чтобы справиться с чувством вины. Это был твой способ преодоления ответственности за тот несчастный случай. За смерть Кейли Миллер.
     При упоминании имени Кейли Эван почувствовал слабость в ногах и тяжело сел в кресло. Щеки его горели.
     Доктор продолжил спокойным, осторожным голосом:
     — Подумай сам, Эван. Ты унаследовал психоз своего отца. Ты придумал несуществующую болезнь, создал фикцию — все эти путешествия во времени, альтернативные реальности, построенные на различных событиях с колледжами, тюрьмами, параличом… Дневники были краеугольным камнем этих заблуждений.
     Эван попытался ответить, но его голос был слабым и глухим.
     — Но мне… мне нужны эти дневники. Без них я не смогу привести все в порядок.
     Он закрыл глаза. Теперь его страх находился с ним в этой комнате, клубился на периферии его зрения. Эван чувствовал себя так, будто его тело налилось горячей свинцовой тяжестью. Его руки и ноги тряслись.
     — Они нужны мне.
     Редфилд нахмурился.
     — Ты мне напоминаешь своего отца. Знаешь, когда я занимался его случаем, он постоянно спрашивал меня о семейном фотоальбоме. Он вопил, требуя этот альбом, несмотря на то, что у него его никогда не было. Это был всего лишь плод его воображения. Фантом.
     Эван вздрогнул. Голос Редфилда затухал, доносясь до него словно через вату.
     — Фотографии… — повторил он.
     — Эван? — тревожно спросил доктор, подойдя к креслу. — Ты в порядке?
     — Фотографии, — снова повторил Эван, его глаза закатились, и он упал на потертый, грязный ковер маленького захламленного кабинета Редфилда.
     Эван то приходил в себя, то снова терял сознание, как волна, приливающая к берегу и бегущая назад, в море, спокойно и ритмично, как сердцебиение, проблески сознания приходили маленькими всплесками, завершаясь теплой бесчувственной пустотой. Он воспринимал действительность разрозненными картинами: Редфилд зовет Митча в кабинет, бриллиантовый блеск фонарика, светящего ему в глаза, и запах лаборатории, колеса тележки мягко клацают по кафельному полу.
     Его снова засунули в томографический сканер и прогнали машину по всем параметрам, просвечивая его череп, чтобы разглядеть содержащиеся там тайны, как рассматривают кольца на срезе дерева. Сенсоры сканера медленно крутились вокруг его головы по закольцованной орбите, делая карту каждого дюйма его измученного мозга. Эван наблюдал, как они кружат над его головой, принося с собой быстрые поцелуи боли, легкие, как крылья бабочки, горячие прикосновения. В углах глаз Эван видел легкие подрагивания и мерцания мертвой памяти, как отсвет давно сгоревшей, далекой звезды.
     Вкус мягких губ Кейли…
     Сладкий запах свежеиспеченных вафель из маминой духовки…
     Ярость, обнаженная, как огонь, и его кулак соприкасается с челюстью Томми…
     Привязанный к железной кровати Ленни…
     Еще один Ленни, целующий Кейли…
     Мерзко улыбающийся Томми…
     Еще один Томми, улыбающийся тепло и человечно…
     Покрашенная в блондинку, усталая мама в тюремной комнате свиданий…
     Еще одна мама, шепчущая предостережения и подключенная к системе жизнеобеспечения…
     Воспоминания сталкивались и отскакивали друг от друга, сливаясь и меняя формы, превращаясь в хаотическое нагромождение полусновполуяви.
     Мама с монтировкой…
     Тампер, Хайди, Змей, Хантер, Кейли…
     Томми, плачущий, как ребенок…
     Кричащая на него через прутья решетки Кейли…
     Свалка, кинотеатр, школа, общежитие…
     Протыкающий его железным прутом Редфилд…
     Картер, Джейсон, Гвен, мама, Джордж, Кейли…
     Машущий ему рукой Джейсон в конце коридора…
     Кейли, Кейли, Кейли, Кейли, Кейли и Кейли…
     Эван погрузился в сон, лежа в сканере, как в большом механическом коконе.
     Он проснулся позже, в своей палате, под утро. В полумраке он сидел и смотрел в темный прямоугольник окна. Отражение его лица висело в нем бледным пятном. Эван уставился в глаза своего двойника и читал в них полную потерю надежды и одиночество. Даже в самые адские моменты в тюрьме или в те моменты беспомощности, когда он был прикован к инвалидному креслу, Эван умудрялся нащупать тончайшую ниточку веры.
     Но сейчас впервые он почувствовал себя полностью пойманным тем миром, который сам и создал.
     Время от времени окно начинало подрагивать по углам, мерцая, как искаженная картинка в телевизоре, и когда это происходило, Эвану казалось, что он слышит звуки, похожие на голоса, эхом доносившиеся из какогото другого времени или места.
     После инцидента, происшедшего в кабинете доктора, Эван находился под постоянным наблюдением Митча — куда бы он ни пошел, санитар всегда был неподалеку.
     После завтрака, во время которого Эван едва прикоснулся к еде, Митч поджидал его.
     — Телефонный звонок, — без предисловий сказал он. — Пойдем.
     В кабинете, расположенном за комнатой для занятий, находились пустой стол, стул и телефон, серый и без кнопок. Снятая трубка лежала на столе, и Эван удивленно на нее уставился.
     — Это тебя, — сказал Митч. Эван сел и поднял ее.
     — Алло?
     — О, Эван, — в голосе матери были слезы и усталость. — С тобой все в порядке?
     Еще одно пятно задрожало на периферии его зрения, и он сморгнул его.
     — Со мной все в порядке, мам. Я просто… растерян.
     — Я знаю, — вздохнула мать. — Я хотела сказать, что приду тебя навестить сегодня. Меня попросил прийти доктор Редфилд.
     Эван почувствовал облегчение.
     — Я рад. Я хочу увидеть тебя, мам. Я хочу выйти отсюда.
     Длинная пауза на другом конце.
     — Я знаю, что ты хочешь, малыш, но доктор говорит, что это будет не так быстро.
     Его рука сжала трубку, и мгновение Эван боролся с желанием расплакаться от злости.
     Он ответил спокойно, зная, что Митч внимательно за ним наблюдает:
     — Ему лучше знать. Я просто хочу поправиться.
     Она издала приглушенный всхлип.
     — Могу ли я принести тебе чтонибудь? «Мои дневники? Но Редфилд сказал, что у меня их никогда не было, так?»
     — Мне бы хотелось… фотографию. Я по тебе скучаю, и все такое. Ты не могла бы принести мне фотоальбом?
     В мозгу Эвана начал зреть план.
     — Доктор Редфилд предупредил меня, что, возможно, ты попросишь меня о чемто таком, — вздохнула она. — Ты был слишком мал, чтобы помнить, но твой отец, он… Когда он заболел, то сжег их все однажды ночью. Я смогла сохранить только старые любительские фильмы, которые он наснимал.
     — А я могу их посмотреть?
     — Не знаю. Надо спросить доктора. — Она снова шмыгнула носом, сдерживая рыдания. — Скоро увидимся. Я люблю тебя
     — Я тоже тебя люблю, мама.
     Андреа помедлила у входа в клинику и нервно переступила с ноги на ногу, глубоко затянувшись сигаретой. В горле у нее запершило, и она закашлялась, с хрипом выдохнув дым. Внезапно ее затошнило от запаха никотина. Она швырнула сигарету на землю и покрутила головой, отгоняя это ощущение. Ей нужно быть собранной ради сына, а не думать о том, когда она сможет выкурить еще одну сигарету. Она решительно залезла в сумочку, достала оттуда сигареты и зажигалку и швырнула их в урну. Затем наклонилась, чтобы поднять стоявшую у ног картонную коробку, и вошла в клинику.
     Редфилд ожидал ее у приемного покоя.
     — Привет, Андреа. Хорошо выглядите.
     — Я только что бросила курить.
     — Это хорошо. Пройдемте ко мне в кабинет?
     Она заколебалась.
     — Я бы хотела поговорить с сыном… Он вздохнул.
     — Он присоединится к нам через несколько минут. Думаю, нам сначала стоит посмотреть на результаты сканирования.
     — Вы уже их видели? — Андреа старалась не выдать своего беспокойства.
     — Еще нет. Мне казалось, что нам следует вместе посмотреть их.
     Они прошли по коридорам клиники мимо комнаты для занятий и поста дежурной сестры.
     Она кивнула.
     — Утром я разговаривала с Эваном.
     — Да, мне сказали. Вы не заметили какойнибудь разницы в его поведении или разговоре?
     — Нет. Мне показалось, он чемто расстроен. Он сказал, что растерян.
     — После приступа это вполне естественно. Мы узнаем гораздо больше, сравнив серии томографических снимков.
     Доктор указал на картонный ящик.
     — Принесли чтото для него?
     — Он хотел посмотреть фотоальбомы, но, боюсь, у нас их не осталось.
     Редфилд кивнул, и она продолжила:
     — Здесь фильмы, которые в свое время снял Джейсон. Я не была уверена в том, что мне стоит их приносить сюда, но вы сказали, что это для него хорошо…
     — С этим действительно абсолютно все в порядке, Андреа.
     Они подошли к кабинету, и доктор открыл дверь, пропуская ее вперед.
     — Эти фильмы — часть его жизни, и навязчивая идея Эвана не будет сломлена, пока он не поймет, что историю нельзя изменить.
     Редфилд сел, и Андреа последовала его примеру.
     — Мне хотелось бы посмотреть эти фильмы сначала самому, и надеюсь, что мне удастся найти в них чтонибудь, что могло бы убедить его в том, что прошлое — это прошлое…
     Редфилд указал на старый портативный кинопроектор, стоящий на полке стеллажа.
     — Я не хочу потерять его, как потеряла Джейсона, — тихо сказала Андреа.
     Доктор выглядел смущенным.
     — Психология сильно продвинулась вперед за тринадцать лет, Андреа. Теперь существуют методы лечения, которые нам были просто недоступны, когда Джейсон был у нас.
     Она не ответила, и Редфилд застучал по клавишам компьютера, выводя на экран снимки томографа. То, что он увидел, заставило его поежиться.
     — О, Господи, нет, — выдохнул он. Андреа нервно перебирала пальцами, стараясь не кусать от волнения ногти.
     — Не виляйте, доктор, — сказала она, не скрывая своего страха. — Просто скажите, и все.
     Редфилд работал клиническим психологом и неврологом уже более двадцати лет, и у него бывали пациенты, не поддающиеся лечению, как, например, Джейсон, которые доживали свои последние дни в безумии, но до сих пор каждый такой диагноз доктор считал своей личной неудачей. Несмотря на профессиональную дистанцию, которую он держал с пациентами клиники, Редфилду нравился Эван, и он надеялся, что ему удастся вернуть парня к нормальной жизни. Но то, что он увидел на экране монитора, убедило его в том, что этого никогда не случится. Большие темные комки какогото вещества испещрили мозжечок Эвана рваными дорожками, подобно разрывам на ткани.
     — Кровоизлияние… — начал он натянуто. — Массивное нейронное повреждение внешнего мозгового вещества. Этот вид повреждения неоперабелен и неизлечим.
     Редфилд покачал головой.
     — На самом деле я удивлен, что у него вообще сохранились какиелибо моторные функции…
     Едва он сказал эти слова, как тут же пожалел о них, услышав плач Андреа.
     — Мне очень жаль.
     В коридоре у кабинета стоял, прислонившись спиной к стене, Эван и слушал их разговор.
     Ему удалось скрыться от наблюдения Митча и прибыть вовремя, чтобы последовать за матерью к офису Редфилда. «Док не даст мне посмотреть эти фильмы, — понял он, когда услышал прогнозы доктора. — Мне надо сыграть на этом и найти другой способ». Он сделал несколько шагов назад, а потом снова пошел вперед, якобы только что появившись, надевая фальшивоспокойную улыбку.
     Когда он вошел в кабинет, Редфилд поднял глаза и увидел изможденное, усталое лицо молодого человека, что не увязывалось с приподнятым настроением, которое он пытался демонстрировать.
     — Привет, мам. Ты не забыла принести мне те забавные старые домашние фильмы, которые мы когдато снимали?
     Он намеренно отвернулся, дав матери пару секунд, чтобы вытереть слезы и взять себя в руки.
     Андреа кивнула.
     — Дда, они здесь. Доктор заученно улыбнулся.
     — Присаживайся, Эван. Давай поговорим о твоем самочувствии.
     Эван послушно сел, сохраняя беззаботный вид, и позволил Редфилду говорить, так как на столе перед ним лежала мятая коробка, которую принесла с собой его мать.
     Он старался не смотреть на нее, прикидывая в уме все возможные варианты.
     «Это последний шанс», — подумал он.
     ></emphasis>
     
     Ночью Эван вернулся в кабинет Редфилда. Интерьеры клиники он теперь знал, как свои пять пальцев, и для него не составило труда пробраться по коридору, не попав на глаза дежурным сестрам. Дверь поддалась, когда он как следует нажал на нее плечом, и замок сломался.
     Стены маленького кабинета все еще хранили дневное тепло. Эван закрыл дверь и придвинул к ней кресло, затем осторожно пересек кабинет и взял со стола коробку.
     «Треборн Э.» — было написано на ней быстрым почерком доктора Редфилда. Эван улыбнулся.
     Желание Редфилда все каталогизировать было явным и заметным во всем. Улыбка превратилась в гримасу, когда стена перед его глазами внезапно дрогнула, а вместе с этим до него дошел отзвук эха. Эван крепко зажмурился, прогоняя боль. Время и память раскручивались вокруг него. Снаружи зазвенел сигнал тревоги, и он увидел стаккато вспышек света от фонарей охранников. Ктото отдал приказ отдаленным, неясным голосом, и свет фонарей рассеялся по сторонам. Эван открыл ящик и начал рыться в его содержимом; радостное возбуждение охватило его, когда пальцы нащупали бобину кинопленки. Он поколебался, когда мимо кабинета пробежала чьято тень, и увидел свое отражение в стекле диплома, висящего на дальней стене. Уставившийся на него двойник дрожал и грозился уплыть из поля зрения. Из его носа текла черная струйка крови и капала на рубашку. Эван отогнал боль прочь и старался игнорировать давление, появившееся внутри черепа, — постоянное тупое пульсирование, будто ему сжали голову тисками. Схватив со стола Редфилда лист бумаги, Эван залез под деревянный стол с коробкой и ручкой. Он почувствовал внезапное желание задокументировать то, что делает; вероятно, ему хотелось, чтобы в случае неудачи мать хотя бы попыталась понять его мотивы.
     Он проговаривал вслух то, что записывал: «Если вы это нашли, значит, мой план не сработал, и я, скорее всего, мертв, но если мне удастся вернуться к началу всего этого, то, может быть, я смогу ее спасти…»
     И снова боль впилась в его мозг, и кровь еще сильнее потекла из ноздрей, капая на бумагу. Сердце Эвана панически застучало, и, несмотря на то что он изо всех сил пытался не обращать внимания на усиливающиеся спазмы и вибрации вокруг него, он почувствовал, как в него впились холодные когти страха.
     Изучив пленки в коробке, он достал одну из них с прилепленной пожелтевшей бумажкой. Эван узнал почерк отца и прочитал на стакере свое имя, написанное черным фломастером.
     Единственный, последний шанс.